Траектория падения
В своем революционном законе сохранения импульса Исаак Ньютон объясняет, как вычислить траекторию падения тела, если нам известны действующие на него силы. Например, тело, брошенное под углом к горизонту (то есть, сперва наша материальная точка поднимается), затем падает по параболической траектории вплоть до столкновения с неподвижным объектом в надире, нижней точке. Первым и одним из самых известных случаев падения стал Люцифер.
Говорят, что падший ангел молнией сверзнулся с небес, пробил землю да так, что только пятки торчали. Это яркий пример прямолинейного равномерного ускоряющегося движения в одной инерциальной системе.
К сожалению, люди никогда не бывают столь прямолинейны. Их падение, равно как и восхождение, неминуемо отдает какой-то кривизной. Впрочем, пытливый разум исследователя может, согласно законам бытия, вычислить и не такое. После того, как объект взлетел к Солнцу, подобно Икару, а потом рухнул в темную расщелину, мы с удивлением обнаружим, насколько логичной и предсказуемой была траектория падения. Люди ужаснутся судьбоносному финалу, но и восхитятся им. Как в античных греческих трагедиях.
Настоящее мастерство — осознать траекторию не просто до падения, а даже до достижения зенита, почувствовать свою смерть на взлете. Только очень глупый человек верит, что будет подниматься и подниматься. Нарастает инерция. Никто еще не вырвался за пределы гравитации, кроме одного товарища, но мы не имеем к Нему отношения.
Не буду спорить, в свободном падении есть своя непреодолимая прелесть. Потрясающе, особенно если сравнивать с муторным и отнимающим все силы восхождением. Так устроено, что падение ускоряется: становится все проще, все непреодолимее. И захватывающим. И так пока человек внезапно не достигнет надира, дна. Ведь, как говорят, не падение страшно, а его внезапное прекращение.
Я вам больше того скажу, в идеальной системе, когда нам известны все факторы, реальный бросок камня вообще оказывается избыточным. Мы знаем, чем все закончится еще до того, как оно начнется. Если оглянуться на случайный выбор после того, как он был сделан, мы поймем, что он был необходим и неминуем. Нереализованные возможности отлетают по осени, как старая листва, оставляя голый и очевидный каркас.
Но мы не боги и не великие мастера, мы не знаем точной траектории падения, не можем сходу отыскать надир. Но стоит чуть-чуть отрефлексировать сознание, и падение, как таковое, станет ощутимым. Мы можем понять, что инерционные силы нас придавили, и мы уже летим, но не вверх, а вниз.
Я могу с большей вероятностью предсказать траекторию падения одинокого человека. Или глупого. Или упертого. Это проще, поскольку меньше внешних факторов оказывают на них влияние.
Вы же не слышали про «Черных лебедей»? Этот термин ввел господин Нассим Николас Талеб, дополнивший теорию игр понятием о важности крайних событий, экстремумов. Черный лебедь — это неожиданное событие, спутывающее карты. Люди постфактум пытаются объяснить произошедшее, рационализировать, но это уже крепкое мышление задним умом.
Есть две области риска. Рутина и хаос. Рутину можно победить ежедневным монотонным трудом. Если вы будете мало-помалу вкалывать на офисной работе, то к сорока годам сколотите хороший капитал и репутацию. А есть хаотичные сферы, вроде биржи или искусства. Там нет ситуации, когда каждый усердный игрок получает свой кусок пирога. Там один игрок срывает банк, а остальные утирают слезы сопливым платком.
Устанавливать правила игры в рутине — смертельно. В хаосе — да, единственный метод.
Почему моя теория лучше остальных? Потому что она строится не на обыденности, а исключительно на Черных лебедях, исключительно на абсурде и резких энтропийных всплесках. Закономерности ничего не меняют. Они не предвещают ни взлетов, ни поражений. Обычные люди видят себя не падающей звездой, а ленивым астероидом на эллиптической орбите.
Мы падаем, господа. Можете отстегнуть ремни и закурить.
