Бумажные людишки
В пустыне я много думала о писательстве. Все-таки, это то, с чем я бы хотела связать свою судьбу. Чем больше я думала, тем отчетливее понимала, как подкосили литературу мизерные тиражи и авторское право. Люди слова, честь, ум и совесть эпохи, променяли символическую власть на миску харчо без мяса. Господствующая конкурентная стратегия в литературе ошибочна на корню. Писатели не стали вирусом, а предпочли быть дряхлыми рабами бумаги.
Литература — это вирус. Даже минимальных познаний в меметике хватит, чтобы понять, что искусство всегда имело психологию вируса: оно должно было заразить как можно больше людей. Эволюция искусства шла параллельно с развитием средств коммуникаций и устройством общества. Литература выбирала максимально короткий и надежный путь к максимальному количеству читателей.
Сперва устное творчество. Гомер, мифы и легенды. Менестрели и скальды разносили вирус по деревням. Революцией в нашем деле стало появление книгопечатания. Теперь вирус эффективнее разносился в печатном виде. Бумага оставалась главным источником трансмиссии текстов и содержащихся в них смыслов. Во времена Пушкина самым верным средством выйти на массового читателя были литературные журналы. Причем полный текст романа или даже повести никогда не печатался в одном выпуске — процесс затягивался на много номеров. Но эти отрывки обсуждали все прогрессивные и мало-мальски культурные люди. Подшивку сохраняли. Новую главу от Толстого ждали, как вы ждете нового сезона своего сериальчика.
Потом Союз, деприватизация всей литературной жизни, глушь, тоска, цензура — зато какие тиражи. Какие охерительные были тиражи! Эти числа необходимо озвучить.
«Тихий дон» — 1979 — 2 000 000 экз.
«12 стульев» — 1982 — 272 000 экз.
«Цемент» Гладкова — 1982 — 500 000 экз.
Знаете, сколько копий Фадеевской «Молодой Гвардии» было выпущено в Союзе за все время? — 26,143 млн книг.
Ежедневный тираж «Правды» в 1975 году достигал 10,6 млн экз.
Это астрономические цифры для нынешнего рынка печати. Запредельные. Плюс к этому развитая система библиотек, в которых всегда можно было заиметь свежий толстый литературный журнал. Этот формат тогда переживал золотой век.
Не нравится официальная печать СССР? Ок, самиздат к вашим услугам. Многие великие книги у нас в стране первое время нелегально гуляли в виде самодеятельных напечаток и рукописок. Но это не умалило ни их значения, ни их вирусного потенциала, тем более, что они били по самой активной и пассионарной части общества.
А что теперь? Кто там у нас современные герои литературы?
Мсье Водолазкин? — «Авиатор», АСТ, 2016, тираж 15 000 экз.
Мэтр Пелевин? — Iphuck 10, ЭКСМО, 2017, тираж 55 000 экз.
Эпатажный Сорокин? — «Теллурия», 2014, 20 000 экз.
А может воеватый Прилепин? — «Обитель», 2014, 77 000 экз. (это назвали «заоблачным» тиражом)
Да, тираж в некоторых случаях допечатывается, но цифры меняются не слишком сильно. Они мизерны. Жалки. И это топ-писатели, локомотивы продавшейся русской литературы, подбадриваемые премиями, пиаром и издателями. Чуть веселее станет, если мы начнем учитывать продажи цифровых копий.
По охвату ту же аудиторию собирает один вменяемый, среднераскрученный ролик на youtube. Я сама за месяц в RD собирала 20-40 тыс. уников.
И вот тут в игру вступает авторское право, которое, на самом деле, является правом издательским. Ладно бы, если текст Водолазкина висел в сети в открытом доступе. Кто-то постепенно почитывал, росла фан-база. Но эти тексты являются собственностью жадного издателя, который чахнет над ними, как скупой рыцарь. Вы всерьез верите, что вирус способен добровольно ограничить себя, свою репродукцию?
Кто читал Дмитрия Быкова? Никто. Зато многие знакомы с его публицистикой, интервью и бложиком на «Эхе». Быков как публицист и журналист не в пример влиятельнее и важнее, чем Быков как писатель.
И многие молодые авторы тоже стремятся к бумаге. Дрочат на нее искрометно и преданно. Да наймите парочку менестрелей и отошлите их в город читать ваши стихи на площадях — и то лучше будет. Что такое тираж в несколько тысяч экземпляров? Ничто. Souvenir. Отрада для графоманского эго. Бумажная публикация — атавизм, хотите вы это признать или нет. Огромная стоимость производства и дистрибуции. Это ловушка для тех, кто не приучился думать по-новому.
Писатель, человек слова, знаток правды и лжи, журналист, интерпретатор, аналитик — это хозяин нового информационного мира. Он его унаследует, рано или поздно. Придите и возьмите. Они предлагают вам корячиться за копейки ради охвата пары тысяч людей? Плюньте им в харю! Ни деньги, ни сладострастные бумажные книги не должны стоять на пути у литературного вируса, единственными заботами которого являются репликация и трансмиссия, самовоспроизводство.
Я когда-нибудь заикалась о краудфандинге? Я ходила и канючила в духе «Если вы хотите, чтобы проект существовал, надо отправить сто рублей на кошелек»? Никогда. И никогда этого не будет, поскольку моя стратегия строится на максимальной свободе информации, на облегчении доступа к моим текстам. Я не хочу становиться заложницей корпоративных или госбюджетных структур. Я хочу стать испанским гриппом. Легочной чумой.
И никогда я не ограничу себя одной литературой. Нет, всегда на острие атаки. Публицистика, журналистика, лекции, научные работы. Так должен творить писатель.
Даже самый талантливый и актуальный автор проиграет, если между ним и читателем стоит стена. Мы живем в цифровую эпоху и обязаны обладать цифровым мышлением и сознанием. Никаких больше барьеров. Никаких попыток отгородиться (это я для тех буржуев, которые еще верят в офшорные тайны). Лишь вспыхнувшее пламя, перекидывающееся с одной соломенной крыши на другую.
Вот такой будет литература ближайших лет.
Эй там, на галерке, кончай жрать бумагу!
