Отторжение
Социум способен пережевать, переварить и встроить в себя практически что угодно. Ассимилировать любой протест, поглотить любой бунт. Особенно, когда мы говорим не о физических погромах и поджогах, а о попытке сотворить то же самое в символическом поле. Я до сих пор верю, что можно создать некий текст, который бы переломал кости эпохе, и не теряю надежды обнаружить его контуры. Мне удалось найти по крайней мере несколько тем, которые наше общество отторгает.
Модернизм, сюрреализм, хармсово обэриутство было когда-то вызовом, а теперь стало классикой. Джойс был скандальным писателем. Климт, по мнению современников, был порнографом. Да сейчас любой слэшевый фанфик затмит несчастных авторов начала двадцатого столетия по части насилия и секса. Никакого шока, трепета и негодования это не вызывает. Господин Фон Триер долгие годы пребывает в предсуицидальном состоянии натянутой струны, чтобы время от времени кидать в публику фильмы, наподобие «Антихриста». Без толку: пожевали, поранили десны, проглотили, заработали изжогу. Но не более. Довольно уже того факта, что его творчество — в мейнстриме.
И «Зеленый слоник», куда ж без него, тоже икона трэша. Растасканный на мемы. Может, никто его толком не смотрел, на самом деле. Просто сделали нарезку самых запоминающихся кадров с Пахомом и пустили в сеть как самобытное явление. Сорокин и многие авторы девяностых тоже пытались пронять аудиторию смесью крови, дерьма, спермы и святой воды. Но сейчас это у всех, включая самих авторов, провоцирует тупую апатию. Никто уже не возмущается, не захлебывается в гневном крике.
Без особых проблем были усвоены труды диссидентов. Бродского и Солженицына даже в школе проходят. И нет лучшего ярлыка «безопасно для Системы и детей», чем включение произведения в школьную программу.
Поле запретного, по сути, свелось к рамкам нашей любимой 282-ой статьи. За успехи на поприще экстремизма и разжигания, если кто не помнит. Не шатать скрепы, не устраивать инцестно-педофилический разврат, не уходить в совсем уж неприкрытый оппозиционный раж — это даже не табу, а столбы вдоль дороги, разбиться об который можно только по пьяни, по дури или сослепу. Это не поиск актуальных проблем, а грубая провокация.
Нет, я уверена, что все дело обстоит тоньше и залегает глубже. Нужно найти нарывы и гнойники общества, которое оно прячет от любопытных глаз. Скрывает от анализа и разоблачения в доступной художественной форме. Вырисовывается довольно занимательная ситуация. Мы суть дети своего времени. Его добродетели и его пороки тавром выжжены на коре нашего мозга. И здесь нет ни одного человека, избежавшего знакомства с этими демонами. Кто-то убегал, кто-то боролся, кто-то прятался под одеялом, кто-то откупился.
Около десяти лет я пытаюсь уловить и сформулировать, от чего страдает наше общество. Мое поколение. Ведь если откроется портал, выйдет оттуда человек (а вдруг даже коммунист) из прекрасного далека и спросит, в чем наша беда, то ответ: «В Путине» прозвучит несколько инфантильно. Нет, Путин, чинуши, прессинг и неравенство — это свойство эпохи, штрихи к натюрморту. Это цветы зла, я же хочу найти корень зла.
Картина начала проясняться, когда я обратила внимание на то, что два прекрасных автора, Веничка Ерофеев и Борис Рыжий, как будто выпадают из поля отечественной культуры. Скажем так, их известность очень мала, непропорционально их таланту. Они не попали в школьную программу. Они не стали модными в целом или в определенной тусовке, как, например, Мамлеев стал модным автором традиционалистов. В лучшем случае у Ерофеева взяли мем с рецептами коктейлей, но куда ему до «Зеленого слоника»?
Мне показалось, что общество избегает Ерофеева и Рыжего на каком-то принципиально ином уровне, бессознательном, но при этом институциональном. По ним нет фильмов, нет творческих вечеров и литературоведческих дискуссий, нет маленького, но сплоченного сообщества фанатов, как, допустим, у Хармса. Даже в ванильных цитатниках и высокоумных репостах нет ни намека.
Каждый раз, когда новая власть, новая эпоха пытается дистанцироваться от предыдущей, ей нужно опереться на критиков того времени. Советская власть легко подхватила «обличителей царистского режима и крепостничества»: Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Пушкина, Гоголя. Именно тогда из них на скорую руку слепили монолитный пантеон литературных богов. После развала Союза таким критиком назначили Солженицына, плюс поэтов-диссидентов. Опять же вопрос, почему сравнительно беззубые произведения Солженицына вытеснили Шаламова, который явно посильнее раскрыл лагерную тему, да и в гуманизм уходил куда дальше?
К счастью, я довольно далека от школьной программы, но, по моим ощущениям, в новейшей литературе упор делается на Астафьева, Вампилова, Солженицына. Из совсем новых иногда мелькают Улицкая, Петрушевская, Пелевин, Толстая. Пару раз Ахмадулину и Берггольц видела. Но, сколько ни листала, не встречала Ерофеева и Рыжего даже в списках для внеклассного чтения.
Меня это насторожило, я ощутила, что нашла ту самую мертвую, табуированную зону в нашем искусстве. Та критика, которую Ерофеев бросил в лицо Союзу, неожиданно оказалась абсолютно применима и к путинской России. «Москва-Петушки» и лирика Рыжего говорят об одном и том же: о том, что наше общество убивает Человека в человеке. Целенаправленно и систематически. Кто может с этим смириться, медленно оседает, словно накипь на стенках чайника. Кто может вписаться в Систему идет в Кремль по стопам юных МГЕРовцев. Единственный выбор для того, кто не хочет принять правила — быстрая смерть или постепенная, через алкоголь, наркотики или иное авитальное поведение.
Вот та самая неприглядная правда о нас самих, которую надо вытащить наружу. Атомизация, недоверие, равнодушие, патернализм, насилие в семье, мздоимство, дегуманизация, правовой беспредел, эпидемия суицидов, алкоголизм, аборты, вакханалия ряженых, жирующие церковники, ложь и принятие этой лжи — все это произрастает на одной почве. Я пока не могу дать ей названия. Но я чувствую ее под ногами и знаю, что Ерофеев и Рыжий докопались до ее сути, поэтому их до сих пор не включили в забронзовелый литературный канон.
Автор, к какой бы эпохе не обращался, всегда решает задачи, важные здесь и сейчас. Можно написать роман о варягах, а можно космосагу, но через метафору она должна дать альтернативу тому тупику, в который забрела современность.
Лично я в дальнейшем планирую разрабатывать следующие глобальные темы. И вас призываю, как минимум, над ними поразмыслить. Остальные неурядицы выводятся следом. Это специфические язвы именно российского общества, именно hic et nunc. Ответ на все — за одной из них.
1) Невозможность жить в этом обществе, не скурвившись. Авитальная активность. Сопротивление через приближение к смерти (в том числе к гражданской). Апатия. Отсутствие социальных и творческих перспектив.
2) Невозможность диалога. Атомизация, расщепление, недоверие, отсутствие эмпатии и со-чувствия. Разваливаются любые коллективные начинания. Разрыв коммуникации. Слова будут произнесены неправильно, но их и без того никто не услышит.
3) Невозможность (рас)познать правду. Цельная картина недоступна никому из нас. Правду не находят, а выбирают. Любые конструкты состоят частью из лжи, частью из наивных стереотипов. Информационный шум застит глаза. Деисторизация.
4) Невозможность остановиться. Постоянная гонка, преследование скоротечных целей или великих идей. Нелепое мессианство на уровне массового сознания. Фанатизм и неуживчивость, нет смирения, нет снисхождения, нет состояния покоя. Разум всегда в гиперсне, всегда рождает химер, как бездонное лоно. Достичь финиша невозможно, делать привал не принято.
5) Невозможность автономии. Человек умирает в отрыве от социума, человек отравляется, примкнув к нему. Мы не самодостаточны, самооценка скачет, чужое мнение легко сбивает с толку. Мы не создаем внутренние миры, способные уцелеть под нажимом мира внешнего. Хрупкость, суггестивность, созависимость.
