Бытовое сопротивление
Сравнительно недавно, где-то с месяц назад, в одном анархопаблике я увидела приглашение к беседе. Тема сводилась к следующему: как можно работать полный восьмичасовой рабочий день и при этом хоть как-то личностно развиваться? В некотором смысле, это одна из моих родных тем, и я уже предвкушала, что они начнут выдвигать свои стратегии выживания. К сожалению, все свелось к критике трудового законодательства и требованиям сократить рабочий день до четырех часов.
Я бы ответила в принципе иначе, в другую сторону. Сперва я бы вспомнила себя. Я начала догадываться о том, что взрослая жизнь ничем хорошим меня не одарит, где-то на четвертом курсе. Однако тогда я упивалась мыслью, что уж я-то не пропаду. Первые полгода работы мне дались легко. Однако это была инерция, расходовались накопленные силы. И в один момент они закончились, и под моими ногами разверзлась рутина.
Во-первых, это качественно иное ощущение времени. В институте я освобождалась, максимум, к двум-трем. Весь день, полный пьянок, гулянок, фильмов и книжек, лежал передо мной. Работа же заканчивается в шесть вечера, и идти некуда и не с кем, кроме как домой. Прибавьте семейный быт, и получится картина мира, где одиночество — это привилегия.
Многие люди принимают такой график безропотно и безболезненно. Я же шла к высочайшей и амбициознейшей цели: я не хотела деградировать. Я планировала по-прежнему читать умные книжки, писать какие-нибудь текстики, вести куртуазные беседы и перед сном полчаса размышлять о бесконечности. Прошу обратить внимание, что все это нужно не для того, чтобы прогрессировать и развиваться, а лишь для того, чтобы хотя бы оставаться на месте, чтобы не сносило течением к Ниагарскому водопаду.
Первой серьезной потерей (которую я до сих пор так и не смогла восполнить) стали фильмы. Я поняла, что не могу себе позволить два часа подряд сидеть и пялиться в экран. Возможно, у меня найдутся эти два часа свободного времени, но они будут разорваны на множество клочков и разбросаны в течение дня. Текст я хотя бы могу урывками дочитывать. Фильм я либо смотрю целиком и сразу, либо не трогаю вовсе.
Затем я обнаружила, что меня не радует художественная литература, требующая какого-то эмоционального участия. Я не видела в ней особого смысла, особенно с учетом того, что к моменту вступления во взрослую жизнь у меня уже был накоплен приличный багаж прочтенных книг. От художки начало воротить на физическом уровне. Зато рутина так и не смогла отбить у меня тягу к научной и публицистической литературе. Это я могла листать в любом состоянии.
Не сразу, но вскоре у меня пропала способность долгое время обходиться без сна. Кстати, это я переживала наиболее болезненно. Я привыкла, что ночь безраздельно принадлежит мне. А с переходом на полный рабочий день сон начал вдавливать мою голову в подушку, как только часы били полночь. Я все еще могла уйти в раж, но это выматывало меня, как никогда прежде. И прежде приходилось расплачиваться здоровьем, но цены очень уж подскочили.
Накрылось мое творчество — я не могла выдавить из себя ни строчки. Все недописанные повести повисли в воздухе и так и остались незавершенными. Это, знаете ли, довольно тонкая работа, которая требует теоретической подготовки, и психологического настроя. С последним был просто швах. Я была истощена рутиной. Рада бы что-то выплеснуть на бумагу — но внутри ничего не осталось. Только желание лечь на бок, уснуть и поскорее промотать эту неделю, этот месяц, этот год.
Ну и последняя беда — пришлось значительно увеличить расходы времени на релаксацию. В моем случае — на игры. Этот момент я более-менее вывернула в позитив, так как выбирала игры с прекрасным сюжетом и развивающей механикой, а не тупо провисала в танчиках или чем-то типа того.
Короче говоря, взрослая жизнь встретила меня серией ударов, к которой я объективно была не готова (хотя я по крайней мере удержалась на ногах в первый раунд). Стиснув зубы, я отступала, оставляя противнику достижения моей персональной свободы и целые куски личности.
Под руку мне попалась очень занимательная книга. Юрий Вагин — «Тифоанализ». Не без ипохондрии я часто к ней обращалась в те времена: «Идея бесконечного развития личности, идея о возможном для каждого человека беспредельном творческом самосовершенствовании, идея о беспредельных возможностях – это даже не миф, и не сказка, и не утопия, поскольку ни мифы, ни сказки, ни утопии так низко не опускаются. Это — ложь. Потому что ничего этого нет. Есть организм, есть онтогенетический процесс постепенного умирания, есть личность — биосоциальное единство, и нет никаких оснований считать динамику развития личности отличной от общих закономерностей, присущих онтогенезу индивида. Нормальный процесс инволюции и регресса личности начинается в 20—25 лет, процесс этот затрагивает абсолютно подавляющее число людей, живущих на Земле, и приводит к формированию примитивной личности с постепенно нарастающим регрессом личности, духовным несовершенством и творческой импотенцией. Интенсивные попытки стимуляции психической деятельности, предпринимаемые уже не только в детском и подростковом, но и в зрелом и пожилом возрасте, вызывают самые большие опасения в плане возможности спровоцировать патологическую авитальную активность».
Мои институтские знакомые, творческие, молодые, умные и стремительные, потухли и прекратили дерзать. Так или иначе, они встроились в жизнь, но больше не бросали ей вызов и не угрожали поиметь ее. Они стали скучными цивилами. Начали пить в меру. Иногда с ними можно было обсудить былые приключения и прожекты, но никогда я не касалась темы того, как они планируют захватить мир сейчас. Не стоило поднимать экзистенциальные темы, когда-то захватывавшие нас и бередившие воображение. Это просто невежливо. Вроде, как нельзя рассказывать анекдоты человеку, у которого вчера умерла мать.
Я была готова раствориться и сдаться. От разложения меня спасли, пожалуй, две вещи — привычка выживать и злоба. Жизнь в этом теле приучила меня к тому, что любое движение дается с трудом, а любой вдох может быть рискованным. Постоянная борьба с самой собой сделала меня менее восприимчивой к попыткам мира захватить и уничтожить мою судьбу. А злоба пришла чуть позже, когда я осознала, что тону в трясине, подобно тысячам людей. Я уйду на дно и превращусь в нефть или уголь через миллионы лет. Меня такой сценарий не устраивал. И после нескольких месяцев колебаний между обычной жизнью без особых стремлений и тем, что вы видите сейчас, я разработала схему сопротивления.
Я умела бороться с экстремальным стрессом, умела мобилизовать все ресурсы, чтобы отбить внезапное нападение. Но тут нужна была другая стратегия. Рутина — это кислотная среда, разъедающая наши личности постепенно. Все по Хармсу: «Человек постепенно утрачивает все свои желания и превращается в шар. Шар гладкоповерхностный». Соответственно, побороть рутину можно было, выработав некую резистентность к ней.
Я решила приспособить под свои нужды философию экзистенциализма. Мне казалось, что она лучше других подходит для того, чтобы удержать свою личность от распада. Спастись от каждодневности в погоне за каким-то смыслообразующим началом.
Мне очень нравится пример Эрика Хоффера. Как вы помните, это автор книги «Истинноверующий: Мысли о природе массовых движений». Глубочайшее и предельно функциональное исследование фашизма и других массовых движений, которое без проблем заткнет всяких там Адорно и прочих академиков. Кем был Хоффер? Чернорабочим и докером! Все что у него было — это абонемент в местную библиотеку. Как он сам говорил, свободное время он «поровну тратил на книги и бордели». Первая же научная работа сделала его известным и признанным автором, но он еще двадцать лет проработал в порту.
Поэтому когда я вижу эти кривляния на тему «Ой, как же жить и развиваться, работая в офисе и производстве», мне хочется подойти и ткнуть этих людей рожей в биографию Хоффера: вот! как! надо!
Когда-то христианство было религией рабов. Я хочу, чтобы неоэкзистенциализм стал философией современных рабов — прикованных к офису или производству. Моя аудитория — все, кто вынужден бороться за свою автономию, отстаивая ее под гнетом рутины. Так живут на фронтире.
Я верю в волю каждого индивида. Нельзя сломать того, кто своей целью поставил не сломаться. Если человек сознательно работает над тем, чтобы оставаться умным и творческим, то что может ему помешать? Недостаток времени — всегда можно чем-то пожертвовать. Исхитриться, извернуться.
Я читаю книги в метро: очень редко есть возможность спокойно залечь с книгой дома. Однако метро — это полчаса туда и полчаса оттуда. В сумме я читаю около часа каждый день. В случае необходимости я могу утащить книгу на обеденный перерыв — и тогда получится уже два часа в день. Многие ли похвастаются таким же результатом? Я хорошо понимаю тех, кто в обед тупо жрет, а в метро — тупо едет. И сама время от времени поступаю так. Но все-таки, если хотеть — эти потерянные часы можно обыграть с пользой.
Неоэкзистенциализм просит вас быть честными перед собой. Почти всегда мы хорошо понимаем свою проблему и хотя бы в общих чертах представляем, что нужно сделать для ее решения. Хотите стать пожарным? Узнайте, как это делается, займитесь физкультурой, подайте заявление — все реализуется через конкретные шаги. Хотите быть умным? Надо подкармливать мозги качественной литературой, а не боевой фантастикой и женскими детективами. Тут мне обычно заявляют, что бывает очень грамотно написанная боевая фантастика. Нет проблем, но все-таки Бодрийяр и Фуко заставляют задаваться такими вопросами, о которых люди обычно и не догадываются. Разная парадигма мышления. А умнеют не от хорошо написанной беллетристики, а когда учатся новым подходам, новым взглядам, открывают для себя новые стороны бытия и социума.
Две вещи удерживают нас от развития: компромисс с реальностью и самообман. Компромисс звучит так: я не буду развиваться, но зато буду жрать кусок хлеба с маслом. Первые несколько лет это работает, но потом течение становится все сильнее, и оно сносит таких персонажей вниз. В случае самообмана человек уверен, что он развивается, хотя это не так. В лучшем случае, он растет вширь. Читает десять книг об одном и том же, общается с одними и теми же людьми (на те же избитые темы) и пишет рассказики, неотличимые друг от друга по уровню, стилистике и смыслу. Это не развитие, это дупликация.
Я начала потихоньку отвоевывать позиции, сданные в первые годы войны с рутиной. Вернулась к чтению, начала кропать статьи и рассказы, иногда мне удается урвать несколько ночных часов (как сейчас). Я даже фильмы начала смотреть, когда удается синхронизировать просмотр вместе с мужем. Самое главное, я готова дерзать — готова утверждать, что моей целью является торжество неоэкзистенциализма во всем мире. И делать что-то для воплощения мечты.
Мне кажется, пресловутый восьмичасовой рабочий день, офисное рабство — являются отличной школой жизни. Тот, кто преодолел рутину, автоматически становится сильным человеком и ценным кадром в любом движении. Ведь нельзя осуществить революцию в мире до того, как она совершена у себя в голове. Как вы хотите освободить пролетариев, когда сами погрязли в бытовых мелочах? Прежде, чем бросать вызов Путину, надо одолеть реальность. Ту реальность, в которой все мы — бессловесный, обезличенный скот.
Скажете, что у человека, лишенного прелестей рутины, больше возможностей для самоактуализации? Как бы не так. Когда нечего преодолевать, люди начинают витать в облаках. Посмотрите на нашу богему, на всех, кто не представляет, в чем заключается ад повседневного, однообразного труда. Разве они сильно умнее и талантливее? Разве они… свободнее? Те мои творческие знакомые, которые ведут фрилансерский или паразитический образ жизни, освобождающий их от отупляющей рутины, ушли в какие-то бредовые дебри. Чем хорош Хоффер? Он конкретен, основателен и говорит об объективной реальности понятным простому человеку языком. У меня и у Хоффера просто нет времени и сил щеголять постмодернистским диалектом, разводить метафизические дискуссии и пламенно сраться в комментах. Концепции должны быть доступными, действенными и приземленными. Как автомат Калашникова.
Я сознательно выбрала путь рабства. По состоянию здоровья я не обязана этим заниматься, да и обстоятельства, в общем-то, благоприятствовали праздному образу жизни. Но это неправильно и несправедливо. Нельзя узнать людей, не разделив их боль, не познав зацикленную рутину вместе с ними. В этом смысл креста. Бороться за свободу должен беглый раб, а не либеральствующий плантатор. Я хочу, чтобы у меня было моральное право выйти и заявить: «Народ — это я». Потому что обычно от имени народа пытаются говорить вшивые грантоеды. Чем еще хороша рутина: при всей фигне, она честна. Я сама зарабатываю деньги и не должна ни у кого их клянчить. Я же не пытаюсь на ваши средства подпитывать свои фантазии. Сейчас это зовется краудфандингом.
Экзистенция — это не указание на единственно правильную стратегию. Это условие нашего существование, делающее возможным исполнение любой мечты. Хотите развиваться? Развивайтесь. Рутина не отнимает у вас такого права. Она лишь не дозволяет болтаться и и тратить время на псевдоинтеллектуальные затеи. Я нашла смысл в творчестве, в сетевом общении, в этом паблике, в конце-концов. Лично меня он развивает (надеюсь, вас это тоже коснулось). Когда я почувствую, что топчусь на месте, то сменю формат или переключусь на что-то иное. Пока же потенциал еще не раскрыт до конца и даже до половины.
Борьба необходима — победа возможна. Не отказ от поединка делает сильнее и не хитроумный уход от всякой ответственности. Как я говорила ранее, самый важный аспект развития — это преодоление. Нужно перерасти что-то, ощутить себя в тесноте. Неудовлетворенность имеющимся должна гнать вперед. Человек не будет сыт рутиной и отчужденным трудом. Обязана быть самореализация, пускай человек хотя бы церквушки из спичек клеит, но делает это с душой и обстоятельно. Пусть наряду с поверхностными разговорами будут и беседы о последних вопросах бытия, о смерти и вечности, о любви и ненависти, о наукообразных концептах и самопальным культурологических находках. Не бойтесь потратить год или два на то, чтобы выкарабкаться из болота. Это еще малой кровью отделаетесь. Так все равно лучше, чем продолжить опускаться в трясину.
Почему так важно мечтать? Мечта — это нездешняя красота. Мечта сама по себе является критикой сложившегося уклада, поскольку показывает лучший мир, обнажая недоработки реальности. Кто такие радикальные мечтатели? Те, кто смеют отказаться от сделки с реальностью. Те, кто верят, что они могут что-то изменить. И, начав с преображения себя, они передают этот импульс остальным.
