Творческое домино
Я давно заметил, что мир намного сложнее и разнообразнее, чем наши представления о нём. Впервые обратил на это внимание в подростковом возрасте, когда в одной газете мне попался довольно простой тест. Суть его такова – на рисунке были изображены кости домино, сложенные в определенном порядке. Нужно было раскрасить каждую кость в определенный цвет радуги и таким образом увидеть многообразие нашего мира. Я раскрасил. Но оказалось, что допустил одну ошибку – я закрасил в один цвет каждую кость целиком, меж тем она состоит из двух половинок. Потом, после перекраски я увидел, что мир стал намного ярче и разнообразнее. Он превратился из схематичного рисунка в причудливую мозаику.
Потому мне до сих пор сложно причесывать всех под одну гребенку, даже если очевидно, что я имею дело с явлениями одного порядка. Вот, например, творческих людей принято делить на таланты и бездарности. Но в обоих случаях не все так просто. Талант очень сложно измерить, бездарность же очевидна сразу, потому присмотримся к ней поближе. Есть тотально бездарные режиссеры, но есть феерически бездарные. Например, Эд Вуд и Уве Болл. Но сравнивать их нельзя. Есть между ними какая-то важная разница. Эд фееричен. Уве безнадежно уныл. Эд искал финансирование для своих бездарных проектов, привлекал к себе странных персонажей, которые со временем стали культовыми сами по себе: Маила Нурми, известная как хоррор-телеведущая Вампира, копирующая стиль из семейки Адамс, огромный и комичный рестлер Тор Джонсон, и конечно забытая звезда немого кино – Бела Лугоши, некогда сыгравший Дракулу. Здесь фееричны не сами фильмы, а процесс съемок, те или иные перипетии. Неслучайно, вышедшая в 90-е книга-биография Вуда, а затем её экранизация Бертоном с Джонни Депом в роли Вуда обрели культовый статус. От каждого слова и поступка этого человека, от каждой детали его биографии исходит мощная энергия. То он похищает для своего фильма резинового осьминога из чужой студии, то убегает от полиции, потому что не имеет разрешения на съемки. А как сняты сами фильмы — декорации из подручных материалов, перемешанные с документальными кадрами и ужасающей игрой актеров. Это могло быть из рук вон плохо, вырвиглазно, но не банально. И Бертон очень тонко уловил это. Его фильм это эпическая сага о человечке, который искренне любил кино, но при этом не умел снимать. Который попытался оставить след в этом мире и у него это получилось.
Вот пара диалогов из упомянутого фильма:
«Эд Вуд: Мне нравится одеваться в женскую одежду.
Джорджи Вайс: Ты педик?
Эд Вуд: Нет, вовсе нет. Я люблю женщин. Переодеваясь в их одежду я чувствую себя к ним ближе.
Джорджи Вайс: Значит ты не педик?
Эд Вуд: Нет, я настоящий мужик. Я даже сражался во Второй Мировой. Разумеется, под моей униформой были женские панталоны…»
Или
«Эд Вуд: [после того, как Тор Джонсон задел плечом дверной проем, из-за чего вся стена декорации чуть не рухнула] Ок, иии, снято! Идеально! В печать!
Оператор Билл: А может сделаем еще один дубль, Эд? У этого лысого парня были явные проблемы с дверным косяком.
Эд Вуд: Да нет, все нормально. Натурально получилось. Понимаешь, в реальности Лобо должен преодолевать такие проблемы каждый день».
Уве другое дело. Он снимает непроходимо плохие и главное скучные фильмы. Деньги же берет, используя особенности законодательства ФРГ. Вот что пишет по этому поводу Дмитрий Лопухов:
«С давних пор человечество волновал вопрос: что за сумасшедший дает деньги Уве Боллу? Ответа не было до тех пор, пока доктор в комментариях к одному из своих фильмов не признался, что в роли сумасшедшего выступает немецкое правительство. В Германии очень любят кино и в каждом молодом таланте стараются разглядеть нового Райнера Фассбиндера. Чтобы не выплеснуть вместе с водицей гения, немецкое правительство модифицировало законодательство так, чтобы крупным компания стало выгодно инвестировать в фильмы.
Схема весьма проста: тот, кто инвестирует в кинопроизводство, получает налоговые поблажки, размер которых пропорционален величине инвестированной суммы. Налоги придется платить лишь с доходов, получаемых от проката кинокартины. Если же фильм провалится, вся вложенная в производство фильма сумма трансформируется в налоговую поблажку. Опытным махинаторам не составляло особого труда так организовать транзакции, чтобы при минимальном вложении размер налоговой льготы был весьма велик. Однако в этом году немецкое правительство решило ужесточить законодательство и запретить голливудским компаниям, активно пользовавшимся немецким налоговым убежищем, устраивать махинации. Однако, как утверждают эксперты, “честных местных производителей” (вроде доктора Болла) ужесточение не коснется».
Иначе говоря, если Вуд мастер дерьмового кино, Болл – просто ремесленник. Конечно, тут тоже должна быть какая-то искорка, заставляющая его заниматься всем этим дальше. Он даже вызвал нескольких своих критиков на боксерский поединок и победил, но его фильмы от этого лучше не стали. У него, конечно, есть даже собственный фан-сайт который не менее уныл, чем сам Уве.
Но может все дело, все-таки в медийности Вуда? Если говорить о кино, грех не вспомнить фильм «Перо маркиза де Сада» Кауфмана с Джеффри Рашем, Кейт Уинслет и Хоакином Фениксом. К реальности, как и фильм «Эд Вуд» он имеет довольно слабое отношение. Зато это настоящая ода графомании, где де Сад просто удачный персонаж для раскрытия этого замысла. Но графомании не унылой, а фееричной. Хоть и очевидно болезненной. Здесь мы видим столкновение несомненно мощного творческого начала и бездарной реализации в случае Вуда, и болезненно-эротической в случае Де Сада. Как бы ни было плохо их творчество, без них невозможно представить нашу культуру. Но её легко представить без Болла и многочисленных графоманов, пишущих про попаданцев.
С другой стороны, сколько унылых и скучных на той стороне противопоставления. Академичных художников, певцов, нудных и серых писателей, которые буквы умеют складывать, фору дадут нам всем в теории, но на практике выдают романы, подобные мечу Карла Великого: длинные и плоские. Да и наши любимые постмодернисты потихоньку сдают, они уже давно просто пошлые старики, попавшие в рабство к издателям, достатку и уюту. Они бы и рады выйти за рамки тех схем и шаблонов, что некогда вознесли их на Олимп, но уже не могут — на вершине один неверный шаг и они низвергнутся вниз, не оправдав финансовых ожиданий. Вот, например, что пишет критик Александр Кузьменков о Пелевине:
«Вот любопытно мне: а долго бы протянула Шахразада, кабы принялась на все лады пересказывать Шахрияру одну и ту же историю? Думаю, что “Тысяча и одна ночь” при таком раскладе сократилась бы ночей этак до трех. В лучшем случае — до пяти…
Однако у советских собственная гордость. В России читают не текст, но автора. Бренд есть индульгенция на все случаи жизни. В особенности если это бренд “Пелевин”. Потому читатель наш уже полтора десятка лет трепетно внимает одной-единственной байке своего кумира: об иллюзорности всего сущего.
…Иллюзорна человеческая личность — ее подменили рекламные слоганы (религиозные суррогаты, кредитно-дефолтные свопы — нужное подчеркнуть). А вот тут г-н сочинитель угодил в свой собственный капкан. Там, где фиктивны реальность и личность, не может быть иной словесности, кроме фиктивной. Вместо героя у Пелевина —функция, начисто лишенная и намека на психологию. Вместо философии — подборка раскавыченных цитат, сшитых на живую нитку. Вместо языка — каталог всех мыслимых стилистических огрехов и орфографических ошибок (милости прошу убедиться, тексты выходят в авторской редакции). Вместо литературы — исполнение договоров с издательствами; иных мотивов, воля ваша, днем с огнем не сыскать. Откровение, которое можно почерпнуть в этих пластилиновых евангелиях,— отнюдь не Дао. Но тоже из трех букв…»
Я в детстве очень любил читать писателя Валентина Пикуля. В то время я считал его образцом писателя-историка. Это потом я узнал, что по историчности его романы зачастую мало отличаются от Дюма. Но вот что мне запомнилось в романе «Пером и шпагой». Там описывая короля Фридриха Великого, автор утверждал, что он не был гениальным полководцем, он в сражениях всегда использовал одну и ту же тактику — «Косую атаку». Суть её в том, чтобы навалиться всеми силами на слабейший фланг противника, а когда тот дрогнет — добить остальных. Но чтобы враг не разгадал его секрета, король перед битвой постоянно менял построение и диспозицию своей армии. И непобедимый Фридрих начал терпеть поражения от генерала Салтыкова именно потому, что тот разгадал его секрет, понял, что король действует всегда одинаково. Я подозреваю, что это просто выдумка, но сам по себе пример очень показательный. Именно так зачастую действуют унылые ремесленники. Действуют по одному и тому же шаблону. Таким образом, дихотомия талантливый — бездарный, является ложной. Правильнее говорить: интересный — не интересный. Делающий что-то новое против делающего одно и то же. Об этом писал филолог Яков Голосковер:
«Мы установили: интересное все, что сверх — сверх нормы, сверх ведома, сверх запрета, то есть все, что нарушает норму, тайну, запрет. Норма неинтересна. Закон неинтересен. Он грозен, необорим, бесчувствен. Закон интересно нарушать, невзирая на последствия. Интересно «безумие». Оно интересно как необычайный спектакль. Оно — романтика. Романтика по своей идее (как смысл-образ «романтика») интересна, но по своему исполнению интересна не всегда. «Генрих фон Офтердинген» Новалиса прекрасен, но неинтересен. Новелла «Петер Шлемиль» Шамиссо интересна. Сумасшествие — как болезнь без фантастики, без безумия — неинтересно. Глупость неинтересна. Идиот, если он не глубокая ирония и не пощечина идеалисту, данная ему жизнью («Идиот» Достоевского), неинтересен. Неинтересно все, что жалеют, что возбуждает жалость при сострадании — все жалкое.
Интересное — как привлекательное, как увлекательное, фантастическое, сказочное, волшебное. Все это «интересное предмета», а не «интересное как влечение».
…В противовес ему скучное. Скучен трафарет: вечно одно и то же, — бочка Данаид, — банальное, нудное, серое, штамп.
Скучное неотделимо от интересного. Но заявление «неинтересно» может означать: оставляет меня равнодушным — не волнует, не трогает. «Скучное» же есть нечто безнадежно неинтересное, нудное, притупляющее. «Скукин сын» — безнадежная характеристика. Автор готов быть истериком, литературным бандитом, поэтом-хулиганом, чем угодно, но только не скучным. «Пустота» бывает сперва любопытной, но затем она скучна. При приговоре: «Пусто», — машут рукой и уходят. «Пустое место» — также безнадежная характеристика, даже худшая, чем «пустая голова»: это нечто презрительно-неинтересное. «Пустая жизнь» равносильная скуке. Но «пустые мечтания» часто притягательно интересны.
Скучное — необязательно старый угол с паутиной на покое. В таком углу может быть поэзия старины. Скучное может быть и действием: например, долбление. Непрерывное долбление одного и того же слова нагоняет скуку: привычка у маленьких детей, вызывающая сердитый окрик матери: «Чего ты долбишь!» Но долбление распространено не только у детей. Проповедник, который, проповедуя, долбит одно и то же; ученик, который долбит урок, или студент, который долбит лекцию, также нагоняет скуку. Также газета, которая ежедневно долбит одно и то же, может «продолбить» читателя. Поэтому она прибегает к пряным и острым приправам — к сенсациям, иначе она будет насмерть скучна. Скуку презирают. «Выдолбил» — замечание презрительное: отсутствие собственной мысли».
Итак, согласно приведенным отрывкам, наша дихотомия начинает играть новыми красками. Есть «интересно — неинтересно» и есть «мастерство — профанация». И это две разных кости домино, каждая из этих костей разделена пополам и имеет свой цвет. И главное может перекрестно сочетаться. Могут быть фееричные профаны, могут быть скучнейшие мастера. Что общего у Вуда с Фрицем Лангом или Эйзенштейном, кроме номинального рода занятий? Это вечный поиск. Поиск чего-то нового в том, что он делает, а через это и поиск себя. Что общего у Уве Болла с Майклом Бэйем или у Пелевина с махровым прозарушным графоманом? Они годами долбят одно и то же. Есть те, кто ищут, и те, кто просто вытаптывают проложенную кем-то дорогу. Те, кто идут вперед, открывая новые земли, и те, кто селится на этих землях, строит форты и не кажет из них носа. Собственно, как мы уже писали, в этом разница между лишними и системными людьми. Лишний лишен определенной ниши в обществе, потому вынужден искать что-то своё, открывать что-то новое. Системный занял тот или иной уголок и боится его потерять. Именно поэтому лишние всегда идут впереди. Их часто называют авангардом человечества. Правда, под этим словом часто понимают тех, кто подталкивают остальных к некому всеобщему счастью. Но истинный авангард это те, кто открывают новые рубежи, прокладывают новые пути, увлекают за собой своим примером. Напоследок предлагаю почитать вам рассказ Варлама Шаламова, который открывает цикл «Колымских рассказов». Он всего из двух абзацев, потому я привожу его полностью.
«Как топчут дорогу по снежной целине? Впереди идет человек, потея и ругаясь, едва переставляя ноги, поминутно увязая в рыхлом глубоком снегу. Человек уходит далеко, отмечая свой путь неровными черными ямами. Он устает, ложится на снег, закуривает, и махорочный дым стелется синим облачком над белым блестящим снегом. Человек уже ушел дальше, а облачко все еще висит там, где он отдыхал, – воздух почти неподвижен. Дороги всегда прокладывают в тихие дни, чтоб ветры не замели людских трудов. Человек сам намечает себе ориентиры в бескрайности снежной: скалу, высокое дерево, – человек ведет свое тело по снегу так, как рулевой ведет лодку по реке с мыса на мыс.
По проложенному узкому и неверному следу двигаются пять-шесть человек в ряд плечом к плечу. Они ступают около следа, но не в след. Дойдя до намеченного заранее места, они поворачивают обратно и снова идут так, чтобы растоптать снежную целину, то место, куда еще не ступала нога человека. Дорога пробита. По ней могут идти люди, санные обозы, тракторы. Если идти по пути первого след в след, будет заметная, но едва проходимая узкая тропка, стежка, а не дорога, – ямы, по которым пробираться труднее, чем по целине. Первому тяжелее всех, и когда он выбивается из сил, вперед выходит другой из той же головной пятерки. Из идущих по следу каждый, даже самый маленький, самый слабый, должен ступить на кусочек снежной целины, а не в чужой след. А на тракторах и лошадях ездят не писатели, а читатели».
В этом суть нашего творчества, наших исканий. Нет гениев и бездарей. Есть те, кто идут вперед, прокладывая дорогу, и те, кто идут накатанным путём. И это справедливо, как для читателей, так и писателей. Как для режиссеров, так и для зрителей. Такая вот мозаика складывается в этом вопросе. Таков наш мир, состоящий из разноцветных костей домино.
