Халтурность зла
Наверно, все знают о существовании книги госпожи Арендт «Банальность зла». Она писала, что нацисты были не кровожадными маньяками, а, скорее, скучными и серыми функционерами, бюрократами, которые дегуманизировали своих жертв до цифр на бумаге. Я бы хотела пойти в этом вопросе дальше и поговорить о халтурности зла. Тем более, как мне кажется, нечто подобное ощущал даже наш друг и учитель Достоевский.
Начнем издалека, с того, что вообще натолкнуло меня на эту тему. В погребах интернета нашлась статья 2014 года о ритуальном убийстве.
http://www.province.ru/tambov/news/item/511
Кратко перескажу фабулу. Жили были в интеллигентско-оккультно-креативной рок-тусовке парень и девушка. Парень к ней подкатывал, а девушка его отшила. После чего парень немного тронулся рассудком и объективизировал свое желание отмстить в виде неких голосов, которые стали нашептывать ему, что она (да и весь город) погрязла в грехе, и ее надо «очистить». Ритуал очищения был на скорую, кривую руку содран с тибетской Книги мертвых. В итоге он ее задушил, изрезал ножом и попытался сжечь, чтобы затем она воскресла из пепла: новая, чистая и, видимо, любящая. В итоге он т-р-и-ж-д-ы за вечер пытался ее сжечь, используя жидкость для розжига сухих еловых дровишек в камине. И не смог.
Это, конечно, ужасно, но цепляет другое. Книгу мертвых знают, а как тело сжигать — нет. Мы же на 80% из воды, и все такое. Одной жидкости для розжига маловато будет. Если вдуматься, то какой же это дилетантизм. Речь ведь идет о возрождении души и тела, а он даже не может без косяков провести обряд. Потому что интеллигент, театрал и инфантил. Он не в состоянии исполнить все, как надо, обрекая девушку на вечные посмертные мучения даже в своей извращенной системе координат.
Иными словами, все сделано через жопу. В современной России, на всех уровнях, пугает не банальность зла, а его халтурность. Точно так же наши чиновники через жопу выполняют свои обязанности, не умея даже организовать репрессии, которые не будут казаться фестивалем идиотизма. Мы их не боимся — за них стыдно. И это очень странное ощущение, когда еще одним дополнительным обвинением, обращенным к власти, становится то, что она даже не может построить нормальный имперский тоталитаризм. Вместо зарева огня — тщедушное псиканье каминной заправкой.
Я почти уверена, что Достоевский, взирая на современную ему царскую Россию, испытывал подобные чувства. Он тоже видел как некрасивые и бестолковые поступки совершают буквально все: от государя-батюшки, до мелких помещиков и обывателей. Люди русские уже тогда бездарно растрачивали свой потенциал в каком-то мелком, неумелом зле с претензией на величие и вечность.
Чего хотел Раскольников? Доказать, что он не чмо, не тварь дрожащая, а вполне себе сверхчеловек-имморалист. Задумал убить старушку-процентщицу, микрокредитовавшую весь район. А что в итоге? Правильно — черезжопие. Во-первых, убил лишнего невинного человека, во-вторых, совершил массу чисто технических ошибок, в-третьих, начал в итоге страдать и мучиться совестью. Какие к черту Наполеон, Ницше и Бордо Тхедол, когда даже простейшее зло не дается нам?
А рядом еще Свидригайлов зубоскалит и скабрезничает. Тоже хорош Мефистофель, педофил и развратник, пытающийся из пошлого бытия вырваться в некую трансцендентальность. Единственным поступком, имеющим хоть какую-то ценность, в таких условиях становится самоубийство.
Разумеется, наша немощность проявляется не только в неспособности вершить великое зло, просто это заметнее всего. Мы также утратили силы на великое добро, великие открытия, великие решения. Если сверхчеловек вырывается за рамки добра и зла, то халтурщина до этих рамок не дотягивает.
И это ощущение собственной теплохладности, свойственно многим героям Достоевского, в отличие от героев, скажем Толстого. Ближайшая аналогия — Печорин у Лермонтова (чуть ближе к сверхчеловеку, но уже заметны следы деградации и ослабленности духа). Искомый архетип — Обломов из романа Гончарова.
В Штольце, в его немецкой педантичности и деловитости, уже зашифрована модернистская банальность зла, которая вырвется наружу через сто лет. В Обломове же скрыт наш национальный код, который никогда не вырвется, не взорвется, никак себя не репрезентует. Это наша апатия, наша аполитичность, наше равнодушие к делам, к другим, к самим себе. Все это надо каленым пинцетом по закоулкам души вытягивать.
И тогда наш человек расплачется.
