Неоэкзистенция и метамодернизм

By Риалина in Доктрина Неоэкзистенция 2018-11-21

Нас тут из зрительного зала спрашивают, чем различаются неоэкзистенция и метамодернизм. Нам не сложно, мы ответим.

Начнем с того, что такой концепции как метамодернизм в окончательно оформленном виде и подкрепленной сильными художественными работами не существует. Метомодернизм стал одной из спекулятивных попыток объять и объяснить мир пост-постмодерна. То, что постмодернизм как жанр и как движение мысли выдохся очевидно всем. Но кто скажет, что за реальность царит сейчас? Или хотя бы кто видит, куда мы идем?

Метамодернизм не хуже и не лучше, скажем, ремодернизма, новой искренности, постиронии, реконструкции, перфоматизма, протеизма, квир-коммунизма et cetera, et cetera. Их нельзя назвать самостоятельными и полноценными художественными, философскими и социологическими парадигмами. На данный момент это все — осколки. Поэтому они очень легко смешиваются, спариваются и взаимоприсваиваются. И, может быть, если кто-нибудь когда-нибудь проведет синтез всех этих идей, пупырышками выскакивающими с 2000-х годов, то, может быть, мы получим новое, комплексное мировоззрение. Вот только я сильно сомневаюсь, что такая работа будет удовлетворять ужесточающимся требованиям новых реалий, в которых старикам и слабакам будет мало места.

Основополагающей работой по метамодернизму следует считать статью Тимотеуса Вермюлена и Робина ван ден Аккера «Заметки о метамодернизме» (кастрированный перевод есть здесь). Это считается голландская школа метамодернизма, самые тру-метамодернисты, а остальные — безнадежные позеры. В статье много воды, много ничего не значащих для нас попыток ассимиляции известных артефактов поп-культуры. Вермюлен и Аккер поступили очень хитро: они описали все мелкие и спорные культурные концепции, существовавшие вокруг них на тот момент, и накрыли их большим пластмассовым тазом метамодернизма. Для закрепления своей стратегии они даже создали сайт, на котором публикуют все подряд. Метамодернизм — это самопровозглашенный король над разрозненными идеями, которого никто не звал.

Выделим главный и, пожалуй, единственный самостоятельный и не спернутый ниоткуда концепт. Они говорят об осцилляции:

«Метамодернистская структура восприятия вызывает раскачивание между модернистским стремлением к смыслу и постмодернистским сомнением касательно смысла всего этого, между модернистской искренностью и постмодернистской иронией, между надеждой и меланхолией, между эмпатией и апатией, между единством и множественностью, между чистотой и коррупцией, между наивностью и искушенностью, между авторским контролем и общедоступностью, между мастерством и концептуализмом, между прагматизмом и утопизмом. Итак, метамодернизм — это раскачивание. Он выражает себя в динамике. Но нужно быть осторожными, чтобы не воспринимать это раскачивание как некий баланс; это скорее маятник, раскачивающийся между многочисленными, бесчисленными полюсами. Всякий раз, когда метамодернистский энтузиазм тянет в сторону фанатизма, гравитационная сила тянет его назад, к иронии; как только ирония двигает его в сторону апатии, гравитационная сила тянет его назад, к энтузиазму».

Ну, ребята, это не ново. Это даже не смешно. Конфликт тезиса и антитезиса мурыжили Кант и Гегель. Чем раскачивание метамодернизма отличается от синтеза? А идею циклического развития истории, в том числе маятниковую, основательно заездили Сорокин и Кондратьев. Не надо козырять такими раскладами. Две червы и три бубны — это не флэш-рояль.

Тем не менее, претензий лично к Аккеру и Вермюлену я не имею. Они работают в духе западного марксизма, вяло вороша идеи диалектиков и сциентистов. Когда Аккер начинает говорить о социологических материях, то это звучит даже по-своему умно (особенно когда плачет от бессилия всех своих изысканий перед прикольным твиттер-Трампом). Лет тридцать спустя, скорее всего, Аккер будет горделиво пылиться между Адорно и Альтюссером. К сожалению, такой метамодернизм исповедуют только его создатели. Налетевшие на яркий и подраскрутившийся термин нахлебники, мудозвоны и эпигоны превратили концепт в адище.

У нас имеется художественный манифест метамодернизма от Люка Тернера. В русскоязычном пространстве это, наверно, самый известный текст по метамодернизму, от которого отталкиваются большинство комментаторов. Приведем его целиком. Наслаждайтесь.

Мы признаем, что колебания — естественный миропорядок.
Мы должны освободиться от столетия модернистской идеологической наивности и циничной неискренности его внебрачного ребёнка.
Впредь движение должно осуществляться путём колебаний между положениями с диаметрально противоположными идеями, действующими как пульсирующие полюса колоссальной электрической машины, приводящей мир в действие.
Мы признаём ограничения, присущие всякому движению и восприятию, и тщетностью любых попыток вырваться за пределы, означенные таковыми. Неотъемлемая незавершённость системы влечёт необходимость приверженности ей, не ради достижения заданного результата и рабского следования её курсу, но скорее ради возможности нечаянно косвенно подглядеть некую скрытую внешнюю сторону. Существование обогатится, если мы будем браться за свою задачу, как будто эти пределы могут быть преодолены, ибо таковое действие раскрывает мир.
Всё сущее захвачено необратимым сползанием к состоянию максимального энтропийного несходства. Художественное творение возможно лишь при условии происхождения от этой разницы или раскрытия таковой. На его зенит воздействует непосредственное восприятие разницы как таковой. Ролью искусства должно быть исследование обещания его собственных парадоксальных амбиций путём подталкивания крайности к присутствию.
Настоящее является симптомом двойственного рождения безотлагательности и угасания. Сегодня мы в равной степени отданы ностальгии и футуризму. Новые технологии дают возможность одновременного восприятия и разыгрывания событий с множества позиций. Эти возникающие сети, отнюдь не сигнализирующие о его угасании, способствуют демократизации истории, освещению развилок, вдоль которых её грандиозное повествование может странствовать здесь и сейчас.
Точно так же, как наука стремится к поэтической элегантности, художники могут пуститься в искания истины. Вся информация являет почву для знания, будь то эмпирического или афористического, независимо от её правдоценности. Мы должны принять научно-поэтический синтез и информированную наивность магического реализма. Ошибка порождает смысл.
Мы предлагаем прагматичный романтизм, не скованный идеологическими устоями. Таким образом, метамодернизм следует определить как переменчивое состояние между и за пределами иронии и искренности, наивности и осведомлённости, релятивизма и истины, оптимизма и сомнения, в поисках множественности несоизмеримых и неуловимых горизонтов. Мы должны двигаться вперёд и колебаться!

Честно говоря, я элементарно брезгую это обсуждать. Скажу только, что осцилляция не является естественным миропорядком. Во-первых, у идеологов линейной теории прогресса аргументов не меньше, а то и больше. А ведь есть еще всевозможные формации, спирали и так далее. И дело не в том, что история похожа на центрифугу из стиральной машины, а на качели — не похожа. Я бы просто побоялась размахивать таким ужасающим термином как «естественный миропорядок». Я знаю только один естественный миропорядок — жизнь и смерть. Он линеен для индивида. Одновременно последователен в виде смены поколений и цикличен в своем воспроизведении. Иного «естественного миропорядка» не существует. Однако человек продолжает выдумывать, а по сути перебирать и комбинировать уже имеющиеся способы загнать реальность в удобоваримые рамки.

Ладно, пришло время поговорить о неоэкзистенции и сопоставить одни ценности и концепты с другими. Я расскажу о неоэкзистенции и покажу, как это бьется с основными идеями массово понятого метамодернизма. Можете также воспринимать это как самую актуальную на данный момент манифестацию нашего мировоззрения.

Основополагающей ценностью неоэкзистенции является свобода. Неоэкзистенция — это постепенный процесс освобождения индивида от социокультурных регуляторов поведения. Мы последовательно отвергаем различные «-измы» (как видите, мы переосмыслили даже неоэкзистенциализм), обывательские мифы, охранительскую мораль, токсичные межличностные отношения и лицемерные требования общественных институтов. Самость и автономия во главе угла.
Мы изучаем психологию бунта и сопротивления. Мы развиваем традиции Сартра и Камю, фокусируемся в первую очередь на герое, который идет против течения. В политике, в быту, в искусстве, в истории. Для нас это этап обретения свободы.
Нас волнуют неразрешимые проблемы онтологии и предельные вопросы бытия. Отправляясь в подобное путешествие следует быть готовыми к любым, даже самым внезапным ответам. Впрочем, мы полагаем, что никаких ответов в итоге найдено не будет вовсе.
Потому мы считаем, что мир потенциально непознаваем. Смысл жизни человека отсутствует изначально, порождая пространство для спекуляций и верований. Реальность — не ребус, к которому есть ключи. Мы должны принять наш общий внешний мир и внутренние миры других людей как бесконечно изменчивые, динамичные и хаотичные системы. Любые попытки ограничить энтропию обречены. Ее можно только возглавить.
Точно так же у нас исчезающе мало шансов познать друг друга. За каждым из нас уникальный опыт, который мы примитивно пытаемся выразить на общеязыке слов и образов. Только острая, обоюдная потребность и готовность стерпеть боль недопонимания может как-то сблизить нас. Массовая культура способствует упрощению и опошлению наших желаний и мыслей, порождая иллюзию того, что мы говорим об одном и том же.
Мы с большим скепсисом относимся к идее прогресса. Неоэкзистенция эсхатологична. Это идеология выживальщиков. Процессы глобализации и демократизации обратились вспять, а над человечеством довлеет груз нерешенных проблем, включая экологические. Не за горами тот день, когда мы вернемся к разрозненности, игре с нулевой суммой и дезинтеграции. Да… изнеженный консьюмеризмом метамодернизм вам тогда очень пригодится.
Человеческим миром правит желание. Это воля к бытию, тяга к самоактуализации. Именно желание быть кем-то, заставляет нас, как платье, примеривать различные социальные роли с вписанными в них моральными императивами. Нас подстегивает страх отвержения и ужас перед фаулзовским Немо. Желание так сильно, что мы видим мир таким, каким хотим его видеть. Мы исходим из тотальной субъективности.
Мы очень далеки от наивного оптимизма метамодернистов. Мы не просто циники и нигилисты. Мы используем арсенал апофатики, чтобы разоблачить все навязанные, неподлинные желания и приблизиться к чистому бытию.
Это выливается в конкретные цели и задачи. Во-первых, протест против авторитарных практик, принятых в социуме. Во-вторых, мы хотим проверить чего можно достичь посредством этики несотрудничества, то есть, отказа взаимодействовать с издательствами, СМИ и общественными институтами, порождающими и транслирующими идеологию лжи, неравенства, посредственности и бесчеловечности. У нас активная и деятельная позиция.
Мы также желаем вернуть искусство к глубокому и увлекательному нарративу, иммерсивности. В основе всего — история, захватывающая дух. Если мы не в состоянии рассказать ее, то все остальное бессмысленно. За повестью могут стоять сколь угодно сложные конструкции и размышления, но на фабульном уровне она должна быть доступна и понятна каждому, а на сюжетном — способна с каждым вступить в диалог.
Нам близки сюрреализм, абсурд, сатира и практики деконструкции. Мы воинственное и разрушительное направление. Критичное к тому, что составляет повседневный базис существования одномерного обывателя и тех, кто его эксплуатирует. Метамодернизм же всячески избегает конфликтных ситуаций с главенствующей парадигмой. Мы не боимся задавать неудобные вопросы и выходить за рамки, пока другие колеблются маятником между медиааттрактантами.
Метамодернизм — просто попытка жить по правилам, навязанным постмодерном. В том мире, что он построил. Это своего рода психология современного потребителя сетевого контента. Нас же не удовлетворяет сидеть в этих стенах. Метамодернизм идеально подходит к царящей инфантильности, мы же стараемся быть взрослыми. Ну, хорошими взрослыми, которые дают покататься на мотоцикле.
Мы не претендуем на то, чтобы охватить и вписать себе в актив как можно больше существующих и почивших движений. Напротив, неоэкзистенция — это крайне нишевое, закрытое и самодостаточное направление, которое может так и остаться уникальным достоянием нескольких человек. То же мне потеря.