Что изменилось в журналистике?
В последние годы теорию журналистики стали активно обогащать новыми терминами: «постправда», «фейк ньюс», «Вирусный контент», «Хайп». Как видно из того, что практически все эти слова являются заимствованиями из английского языка, наши медиа-эксперты не успевают за прогрессом. Хуже того, многие концепты пропахли нафталином, поскольку были хорошо известны еще в советское время.
Возьмем, например, книжку Ясена Засурского, декана факультета журналистики МГУ с 1965 по 2007 год, «Техника дезинформации и обмана«, изданную в 1978 году. Во-первых, Засурский внес важнейший вклад в формирование системы координат у многих преподавателей и студентов. Те, кто попали под влияние его идей, сейчас рулят газетами и телеканалами. Во-вторых, книга эта является впечатляющей вехой своего времени. В ней намешаны литературоведческие термины, критика «буржазных СМИ», специфический совковый публицистический язык, практически без изменений перенятый RT и ВГТРК, и довершают картину ритуальные ссылки на Ленина на каждой странице.
Я быстро пройдусь по нескольким темам из оглавления.
«Отбор информации в целях буржуазной пропаганды» — тот же Cherry picking, стратегии умолчания и акцентирования.
«Классовый подход к обработке и подаче информации» — нынче называется Audience targeting, когда каждый сегмент аудитории получает свою адаптированную информацию.
«Сенсация и сенсационность» — родной и привычный Hype.
«Полуправда и инсинуация» — Post-truth и Fake news соответственно.
«Слова-прикрытия как средство манипулирования общественным сознанием» — в этой главе Засурский очень близко подбирается к концепту Media framing.
Я, когда листала, просто угарала, поскольку вообще все манипулятивные техники, приписываемые прогнившей буржуазной западной прессе, можно отыскать не только в Союзе, но и в современной России. Я не отрицаю, что западная, да и вообще любая журналистика, обречена быть мерзкой, подцензурной и конъюнктурной деятельностью, однако для того, чтобы дискутировать об этом, ученый должен стоять на позициях объективной беспристрастности. А не обиженно вопить, про ущемление интересов СССР, после чего переходить на торжествующий рев о лживости мейнстримовых западных СМИ. И цитата из Ленина. Господи, я не могу… один в один риторика RT и Sputnik… полвека уж прошло, ни хрена не меняется…
Ладно, это все пыльное старье. А что же, все-таки, реально изменилось в журналистике с появлением интернета? Мультимедийность, как таковая, является не новинкой, а как раз одной из древнейших основ журналистики и публицистики. О возникновении этого явления можно говорить уже в те времена, когда устное слово стало сосуществовать с письменным, а ораторы — с писателями. С той поры информация приобрела свойство кроссплатформенности и стала захватывать новые способы распространения: книги, газеты, телеграф, радио, ТВ, вот и до сети дошло.
Пожалуй, начнем с того, что информация перестала быть товаром, и стала пространством. В развитых странах интернет дешев, доступен и практически не имеет ограничений. Только Китай со своим проектом «Золотой щит» («Великий файрвол») пытается целиком подчинить себе сеть. Впрочем, впоследствии правительства других стран тоже выступили за усиление регуляции интернета. Но даже у нас я практически никогда не сталкивалась с тем, что не могла бы найти нужную информацию. Да, иногда приходится поднимать кэш удаленных статей, обходить блокировки Роскомнадзора, шуршать по иноязычным ресурсам — но кто сказал, что все будет легко?
Найти нужную фактуру (включая показания и материалы очевидцев), фундаментальные исследования или альтернативные мнения, в принципе, несложно. Информация больше не является товаром, невозможно создать искусственный дефицит в этой области. Возникла совершенно другая проблема. Да, информация доступна, однако пользователи сети должны обладать навыками активного поиска. Нужны желание и хотя бы базовые умения работы с массивом данных. Среднестатистический россиянин — инфантильный и пассивный потребитель контента, живущий в информационном пузыре.
Пропагандисты не могут задавить альтернативную повестку, поэтому они делают ставку на аполитичность и апатичность аудитории. Апатичность — это отсутствие любопытства, нежелание глубоко разбираться в каких-либо вещах. Аполитичность — наивная вера, что политика никогда не коснется их частной жизни.
Второй важнейшей чертой является глокализация новостей. Впервые, наверно, за всю историю человечества, мы получили возможность в режиме реального времени получать информацию из отдаленных уголков страны. И эта информация тоже влияет на складывающуюся социальную повестку. Сомневаюсь, что в царской империи петербуржцев сильно волновало, что там происходит в Тамбовской губернии. А теперь местные СМИ неплохо индексируются в сети, да и всегда остается возможность побродить по пабликам «типичный N-ск».
Властям стало гораздо тяжелее умалчивать свои косяки в провинции. СССР успешно скрывал даже полномасштабные катастрофы, потому что полностью контролировал потоки информации. Новости о каком-либо событии не могли всплыть сами по себе. Большой вопрос, узнали бы мы о трагедиях в Магнитогорске и Кемерово, если бы не существование интернета.
Государство не контролирует, скажем так, гражданский сектор информации, однако в остальных сферах, на режимных объектах до сих пор царит секретность. Мы так ничего и не узнали ни о выбросе радиации в Электростали в 2013 году (когда работяги пихнули в печь изотоп цезия-137), ни об утечке рутения-106 где-то на полигонах Урала. У нас засекречены данные о военных потерях в мирное время, поэтому о реальном количестве жертв войн на Донбассе и в Сирии остается только делать спекулятивные умозаключения. Короче, если какое-то предприятие или, например, суды в закрытом режиме государство контролирует целиком, то по-прежнему, даже в эпоху интернета, очень тяжело получить вменяемую информацию о том, что там происходит.
Мало того, что информация стала пространством, она стала еще и публичным пространством. Подключение регионов тоже сильно поспособствовало. Никогда прежде неотредактированные высказывания политиков не разлетались так быстро. Наши чиновники плохо умеют работать в условиях гласности, в первую очередь это касается мелких региональных начальничков. Их глупость и самодурство выползли наружу. Точно так же всплывают скандалы с участием других бюджетников: травля в школах, хаос в больницах, дедовщина в армии, бардак в сфере ЖКХ. Что поделать, как говорили в Симпсонах: «В этой халупе ты всегда на публике».
Это явление также породило волну заочных споров и конфликтов. Эксперты, политики, звезды шоу-бизнеса разводят в сети срач, и это само по себе становится важным инфоповодом. Милонов обругал Шнура, Шнур в ответ награфоманил стишок, а Лоза, такой, весь в белом на маленьком плоту, типа арбитр над их схваткой.
Из-за появления интернета традиционные институты СМИ стали крайне децентрализованы, возросла роль лидеров мнения, не связанных с редакциями. Это и блогеры, и фейсбучные эксперты, и ушлые персонажи, вроде Игоря Вострикова. Дорвавшись до публичности, эти люди сами по себе стали информационными брендами. Последний раз крупный приток подобных личностей мы видили в связи с популяризацией (как бы) анонимных каналов в Telegram.
Власти сравнительно быстро приноровились работать с подросшим поколением ньюсмейкеров. Даже приглашали блогеров в Думу. Ну, кто поумнее — не пришли, а продолжили брать конверты за кадром. Любой сколь бы то ни было влиятельный персонаж в сети находится либо под давлением, либо, что гораздо гуманнее и распространеннее, — на присосе.
В конечном итоге, большинство людей лезут в публичные сетевые фигуры не ради торжества абстрактной справедливости, а за баблом, известностью и хорошей жизнью. И это плохо сочетается с тем, когда власти начинают пессимизировать тебя за слишком длинный язык. Так что, как правило, они быстро приходят к взаимовыгодному сотрудничеству. Вспомните только, сколько блогеров и публичных интелей легли под Собянина в ходе предвыборной кампании.
Ну и последнее, интернет усилил непредсказуемость распространения информации. В конце нулевых пиарщики и маркеты ходили и бредили вирусными видео, соцсетями и прочими махинациями, которые должны были ни с того, ни с сего дать им взрывной рост популярности. И вы знаете, иногда получается. За свою жизнь я сама как минимум дважды запускала хайповый материал с сотнями тысяч просмотров и расползанием во все уголки сети. Оба раза я совершенно не планировала и не ожидала такого исхода. Одну из статей и вовсе схалтурила на коленке в обед. Но потом ее репостнул крупный паблик, потом подтянулись подражатели, потом несколько официальных СМИ — и понеслось без какого-либо контроля и понимания, как далеко это зайдет.
Да, сейчас уже можно угадывать, какие материалы имеют большой вирусный потенциал, а какие обречены тихонько ушуршать в архив. Но все равно любые прогнозы имеют мало общего с реальностью. Да, инфа хорошо разойдется, если вбухать в это деньги. У голливудских блокбастеров траты на продвижение когда-нибудь превысят траты на производство самого фильма, и этот день не за горами. Мы же говорим об информации, которая гуляет сама по себе.
Да, я могу указать на новости, которые продержатся в эфире пару дней, а то и неделю, вызовут какой-то резонанс. Но все они сюжетно являются повторением предыдущих новостей, вызвавших хайп. Скандалы с чиновниками идут по одной и той же модели, которую создали прецеденты с Глацких и Соколовой (кремлины уже жалуются на некие методички). Но как возникают сами прецеденты, медийные черные лебеди, почему так и почему сейчас — можно осмыслить лишь постфактум. Но никто не может заранее просчитать, какая новость хайпанет без рекламной поддержки, а какая нет.
Если все обобщить, то можно прийти к двум выводам. Во-первых, наши медийщики — эпигоны. Развитие медиатеории идет с постоянной оглядкой на Запад. Терминологию (не самую свежую) понадергали у них. Даже темники — и те стянули у украинцев в нулевые. Эксперты либо сами ничего не понимают, либо не хотят, чтобы понимала аудитория, а потому вбрасывают самые поверхностные и попсовые концепции, которые часто ближе к маркетингу, чем к журналистике.
Чего я так и не дождалась до сих пор, что СМИ займутся обучением аудитории. Этого не происходит. Возможно несколько науч-поп каналов показывают, как спариваются львы, но журналисты не объясняют, что происходит в политике и социуме, нет ни малейшего намека на серьезную дискуссию. Кроме того, медиа не склонны демифологизировать сами себя, вскрывать механизмы своего функционирования. Они не хотят быть прозрачными. Причем неформальные СМИ, блогеры и телеграмщики, в этом плане зашли еще дальше.
Во-вторых, информация стала доступна каждому. Это бесконечный ресурс: бери лопату, иди копай. Информацию можно создавать (в хорошем смысле, вроде написания текстов) и распространять. Единственное, что этому мешает, наше собственное аналоговое мышление, так и не ставшее цифровым. В этих водах можно стать дельфином, а можно быть куском бревна.
К сожалению, главный щит властей в медиаполе — это не цензура, не манипуляции, а пофигизм. Пока аудитория массово не захочет самостоятельно и всерьез работать с информацией, ничего и не изменится. До тех пор аналитика будет восприниматься либо профессиональным ярмом журналистов и пиарщиков, либо очень странным хобби, наподобие военно-исторической реконструкции.
Вы любите раскрашивать фигурки римских легионеров? Я люблю.
