Отекстовка сознания
Вы можете исследовать свою руку? Да, хотя она является вашей непосредственной частью. Ее можно увидеть, поднеся к глазам. Левую руку можно ощупать правой рукой и составить о ней определенное мнение. Так почему большинство философов считают необходимым абстрагироваться, удаляться от себя, чтобы исследовать сознание?
Они полагают, что я должна прибегнуть к остранению, очуждению от собственного сознания, собственного я. Чтобы исследовать комнату, в которой я нахожусь, мне нужно выйти из нее и закрыть дверь. Я становлюсь Другой-для-себя. Они думают, что разум, сознание — это единственный инструмент для рефлексии и познания. Метапознания, если можно так выразиться. Поэтому я должна отрезать руку, чтобы ее изучить, и вырвать глаза, чтобы на них взглянуть.
Я всегда верила в тождество макро- и микрокосма. В торжество симметрии. И если наше физическое тело обладает дублирующими органами, то это верно и для разума. Это косвенно подтверждается дискуссиями о лево- и правополушарном мышлении. Аналитическое и художественное. Но мышление — это далеко не сознания. Разговоры о сознании поражают субъективностью потому, что сознание — это пустота. Сознание — это вакантное место.
Я люблю гулять по городу. Образ города отпечатался в моем разуме. Но по одним улицам я хожу каждый день, по другим — лишь изредка, а в каких-то местах я и вовсе никогда не бывала. Так же и мое Эго. Эго — это пространство моей личности — уже застроенное и еще не освоенное. Совокупность моих знаний о мире, о себе, ценностей, планов и отношений с Другими.
Если я гуляю по городу своего «Я», то — важный вопрос — он уже отстроен или же отстраивается на ходу, стоит мне взглянуть на пустоту? Легко проверить, задав один простой вопрос.
Как вы относитесь к гладиаторским боям между вышедшими на пенсию сотрудниками ФСИН и клонированными овчарками из Южной Кореи?
Как-то относитесь, как именно — неважно. Однако вы в состоянии почти сходу выразить свое отношение, обозначить ассоциации и почувствовать определенные эмоции. Этой улицы гарантированно прежде не было в вашем сознании в силу абсурдности вопроса — тем не менее… вот она появилась, и вот она мгновенно встроилась в уже возведенный город.
Огромную роль тут играет архитектурный ансамбль. Стиль города, склад личности. Понятия о добре и зле, своих и чужих. В зависимости от этого происходит масштабирование и калибровка любой поступающей информации. От однозначных фактов, до сложных потуг самоанализа.
Язык уничтожает свободу сознания. То, что было только что осмыслено, — обозначено языком. Будь-то образы, рваный поток мыслей или эмоциональное жжение — все это потенциально возможно произнести. Следовательно, можно и записать. Лишь самые потаенные части нашей души не поддаются отекстовке, либо порождают сюрреалистичные описания, недоступные никому, кроме автора. Застроенная часть сознания — это текст.
Любой текст — это готовый модуль. Улочка или целый район. Я знаю многих людей, ставших рабами одной книги, одной идеи, одного человека. Этот концепт Кремлем прорастает в самом центре города, задает архитектурный облик, и все последующие мысли подвешиваются к нему, как нечто вторичное, проистекающее из первоначальной одержимости.
Мы ленимся отстраивать город самостоятельно. К тому же в этом случае он выходит очень куцым, самобытным, даже монструозным. А реальность делает все, чтобы сгладить наши сознания, сделать их способными к притирке, как детали механизма. Самостоятельно выстроенное сознание никуда уже не впишется. В общем, мы берем чужие тексты, присваиваем их и делаем своими. Чем меньше мы знакомы с темой, чем меньше она имеет отношение к ядру нашей личности, тем выше вероятность, что мы не станем заморачиваться и просто подвесим встреченный текст к сознанию, практически без изменений. Мы примем за истину и статью RT об интервенции в Сирию, и размышления Мамардашвили о проблематике сознания. Не станем ни спорить, ни добавлять.
Впрочем, текст — это не навсегда. Особенно для автора. Создатель текста интенсивнее всех участвовал в его создании. И такая работа, как правило, не делается раз и на всю жизнь. Автор часто возвращается к своему тексту, редактировать, добавлять, убирать — а то и вовсе перестроит всю теорию заново. Читатель же рискует так и помереть с этим осколком в голове, ни разу до него не докоснувшись. Однажды отекстованные рефлексии остаются, как ярлыки на папках, даже если внутри уже что-то иное.
Наше сознание — это отсутствие. Постоянно убегающее вдаль, зовущее за собой в никуда. Колонизировать и осваивать его до бесконечности. Невысказанное. А все, что высказано — это я сама. Психолингвистический и герменевтический анализы текста — суть обращение к личности автора, к персоне. К тому, что он нашел, увидел, воплотил. А сознание Другого никогда не будет нам доступно — если только мы не хотим там поселиться in carne.
