Идеальный злодей
Рассуждая на тему того, куда ушли герои, мы обратили внимание, что запоминающихся злодеев тоже не осталось. И герои, и злодеи постепенно превратились в дистиллированную воду из кулера в коридоре. Только бы никого не оскорбить, никого не триггернуть. Не перестаешь удивляться мудрости и дальновидности братьев-сестер Вачовски, которые уже тогда, в начале этой волны, создали идеального злодея для эпохи новой этики — агента Смита.
Для начала несколько примеров. Энтони Хоровиц, британский беллетрист и сценарист, в 2007 году жаловался, как тяжело протащить злодея через лабиринт цензуры:
«В моих книгах есть герой, которого зовут Алекс Райдер. Оказалось неожиданно сложно найти для него подходящего соперника: плохого парня, который никого не оскорбит, не нарушит эти новые законы политической корректности. Короче, такого, который не загубит мне карьеру.
Похоже что политическая корректность, начинавшаяся как скучная шутка, превратилась во что-то более зловещее. Теперь на государственном уровне навязывается правильное отношение ко всем этим «измам». Терроризм, сексизм, гомофобия, энвайронментализм — так называются палки, которыми нас бьют.
Как печально, что в экранизации Герод Сэйл, бизнесмен-ливанец, с которым Алекс сражался в первой книге, тихонько мутировал в Дариуса Сэйла, калифорнийскую шваль. В британской версии он сын парикмахера-неудачника, но в США меня обвинили в гомофобии, поскольку парикмахеры там, видимо, гейская профессия. Короче, он стал сыном неудачника-дантиста».
Допустим, Хоровец с его подростковыми фанфиками вообще не должен загрязнять медиасферу. Но то, что десять лет назад вызывало по большей части раздражение, ныне стало вполне официальной практикой, легитимизированной воинами SJW, MeToo, BLM и так далее.
«Дисней» тут впереди планеты всей. Как раньше было хорошо: фигачишь в мультик «Леди и бродяга» двух стереотипно китаезных сиамских кошек — вот уже и злодей. Но сегодня Китай — огромный рынок, делающий кассу не хуже США, как же можно кусать руку кормящую? В перезапуске этот момент застенчиво вырезали. Сперва голливудщики кинулись было клепать злодеев-китайцев вместо несчастных русских с их развалившимся Союзом, но потом быстро пришлось перестроиться на злодеев из Северной Кореи (как в «Красном рассвете» от 2012 года), а потом и вовсе бросить всю эту азиатчину от греха подальше. Вообще китайская цензура — это затягивающий кубик Рубика, непонятный нам, белым колониальным людям. Нельзя показывать призраков, мужчин с серьгами, персонажей с татуировками (иначе получится оживший бандит из Триад). Почему-то в 2016 году выпустили темник, строго рекомендовавший не снимать фильмы про путешествия во времени. Угадаете причину? Чтобы попаданцы не романтизировали докоммунистическое прошлое Китая.
Есть такой мем: «Борись с расизмом, будь, как панда: и черный, и белый, и азиат». Авторство тяжело установить, ну, пусть будет Бэнкси с его знаменитым граффити.
Стало быть, наш злодей, во-первых, не имеет национальности и расы (как те безликие французские террористы, да и наши, впрочем, такие же), во-вторых, не ассоциируется с теми группами населения, у которых есть влиятельное лобби. Никаких геев. Никакой религии. Против Assassin’s Creed Valhalla взбунтовались инвалиды за то, что «ревнители», класс врагов в игре, состояли из людей с обезображенной внешностью. Portal 2 оскорбила приемных детей, как таковых, через фразу робота-злодея Уитли, издевавшегося над героиней, пытаясь подражать неподражаемой GladOS: «Хорошо. Последний тест разочаровал меня… Похоже, вежливость тебя не мотивирует. Тогда попробуем ее метод… Толстуха. Удочеренная толстушка. Толстая-толстая без родителей». Так что главгад, каким бы мудаком он ни был, не может себе позволить обзывать героя «Эй, черномазый!» или «Эй, гомосятина». Проекты, изначально брутальные, с рейтингом R, нацеленные на деконструкцию господствующих норм, могут, конечно, позволить себе любые выпады. Но вот семейные PG-13 блокбастеры или ААА-игры для широкой аудитории являются сладкой добычей для любых оскорблядей и вынуждены пытаться понравиться всем сразу.
Последнее замечание прежде, чем мы перейдем к Смиту. Наделяя злодея в художественном произведении какими-либо характеристиками, вы, волей-неволей, заставляете героя идти против них. Вспомним балабановское творчество, первый «Брат», простой и душевный. Можно ли представить русский национализм без его дилогии? Данила противостоит Чечену не только в рамках убогого антагонизма хороший-плохой. «Не брат ты мне, гнида черножопая» — месседж, прозвучавший между двумя Чеченскими войнами, для населения, имеющего постоянные терки с кавказцами и мигрантами. Возможно ли такое сейчас, в сентиментальных мелодраматических сериальчиках, ворочающих коллективную память о Совке?
Если мы не хотим никого обидеть, зацепить в реальности, то мы должны максимально от нее дистанцироваться, создать аутентичный сеттинг-в-себе с идеальным гендерно-расово-ЛГБТ квотированием (как в кастинге, так и среди персонажей), а злодей должен быть злым куском пенопласта. Или роботом, как Альтрон. Но это до тех пор, пока не появился развитый ИИ, который тоже может углядеть в этом дискриминацию. В общем, вся шутка в том, что злодеи сами должны быть дегуманизированы. Да, для Голливуда, быть может, оптимальными плохишами являются одноразовые ноунеймы из фанфиков про Райдера, но мы жаждем чего-то более глубокого и вневременного.
Тут-то на сцену и вскакивает агент Смит! Он, как антипанда Бенкси, он белый, он расист (ненавидит всех людей как вид, хотя выговаривает монолог об этом чернокожему Морфеусу, брезгливо его обнюхивая), он машина, он абсолютно бездушен. На первый взгляд, он даже является представителем Системы и эстеблишмента. Тоже вполне приемлемые мишени для медиа, до тех пор, пока соблюдены все приличия, а классовый антагонизм остается в размытом, зачаточном состоянии.
Братья-сестры Вачовские все-таки неглупые существа. Они очень изящно поставили суть конфликта с ног на голову. Понимаете ли, на самом деле, главный революционер в этом фильме — как раз Смит. Для тех, кто желает поуглубляться, существует даже вполне обоснованная фанатская теория, что «Избранным» с самого начала был Смит, а не Нео. Нам же важно лишь то, что в третьем фильме Смит откровенно ломает и уничтожает Матрицу, а Нео идет с Матрицей на сделку, довольствуясь туманными обещаниями Машины, что людей оставят в покое. Это же не Смит посылал дронов убивать жителей Зиона, это был Главный Компьютер.
Агент Смит — идеальный злодей, потому что он безумец, нигилист и враг всему сущему. Он угрожает не герою, а незыблемым основам мироздания. Он революционер. Господин Кураев в своей неожиданно прогрессивной для РПЦ книжке «Кино: перезагрузка богословием» даже готов сравнить его с бунтующим против Бога дьяволом:
«…Смит заражается вирусом Нео. А вирус Нео — это жажда свободы. Так Нео даровал Смиту свободу от Матрицы, сам того не зная и не желая.
Агент Смит, зараженный свободолюбием Нео, перестает быть послушным агентом Матрицы. Теперь — и он бунтарь.
Начиная со второй серии у Матрицы два врага — Нео и Смит. Но это две разные свободы. Два разных бунта. Бунт Нео — не ради себя, а ради людей. Нео вырывает свою свободу у Матрицы для того, чтобы подарить ее другим — Тринити, человечеству, Сиону… Бунт Смита — только ради себя. Свобода Смита не знает ничего и никого выше себя. И поэтому он не способен к росту и преображению. Он способен лишь к расширению и бесконечному тиражированию себя же самого. Армия смитов все перепрограммирует в себя. В случае его победы мир станет однообразно-клонированным.
Конечно, несколько шокирует то, что Нео заключает договор с Матрицей (о совместных действиях против бывшего агента Смита). У Матрицы есть определенное право властвовать над людьми: люди первыми начали войну против машин. У Смита также есть некоторое право на бунт против Матрицы: его «мамочка» — Пифия. Пифия сознательно разрушала стройные уравнения Архитектора Матрицы, внося элемент свободы и непредсказуемости в систему. Этой свободой она заразила Нео, тот — Смита. В итоге Смит поднял бунт «во имя свое». И Пифия не смогла защититься от него, стала еще одним смитом. Раз один из двух создателей Матрицы заодно со Смитом и против Нео, то и Нео должен опереться на силы, большие, чем собственные. И он входит в союз с Архитектором Матрицы.
Смит не знает, что теперь Нео не один: с ним еще и Матрица. Когда же Нео в ходе решающего поединка со Смитом проигрывает, то это самоустранение Нео оставляет Смита один-на-один с враждебной ему Матрицей. Смит, полагая, что встретился с человеком — Нео — вдруг обнаруживает, что через Нео он вошел в плотный и двусторонний контакт с самой Матрицей, преданной им. И в этой нежданной встрече Смит погибает…
…Сатана думал, что Иисус — просто светлый человек, смерть которого сделает более сильным поле зла. Так смерть впустила в себя враждебную себе Жизнь, Сам Источник Жизни — Бога».
Прервемся. Потому что, если не заткнем Кураева на этом моменте, то узнаем, что Бог — это Матрица с иллюзиями и машинами-убийцами, пессимизирующая людишек с полным на то правом. Если бы меня спросили всего пару лет назад, то я бы озвучила примерно такую версию. Но сейчас понимаю, что Смит был свободен от Матрицы ДО столкновения с Нео. И большой вопрос, кто кому часть своей силы передал во время первого слияния.
Наш друг и товарищ Славой Жижек верно подметил кое-что:
«Несовершенство нашего мира выступает и знаком его виртуальности, и знаком его реальности. Могут возразить, что агент Смит (не забудем, что сам он не человек, как другие, а виртуальное воплощение Матрицы — большой Другой) занимает в универсуме фильма место аналитика. Его урок состоит в том, что столкновение с неодолимым препятствием является положительным условием для восприятия чего-либо в качестве реальности; реальность в конечном итоге — это то, что оказывает сопротивление».
Может, все дело в реальности? Что вообще тут реальность? Мы уже упоминали американского философа Дэвида Льюиса, когда рассуждали об онтологии выдуманных миров. Он говорил, что любой возможный мир является объективной реальностью для тех, кто находится внутри него. Мир «Властелина колец» является единственной доступной реальностью для Арагорна. А что тогда реальность для компьютерной программы? Для Скрепыша из старой Винды, для трека Неизвестного Исполнителя, для антивируса, рыскающего между папок с порнушкой? Что делать, когда компьютерная симуляция так сложна, что обрабатывает больше информации, чем коллективный разум человечества?
Вернемся к той удивительной сцене допроса из первого фильма. Во-первых, агент Смит вынимает наушник, отключая себя от Матрицы, на пару секунд выходя из-под контроля. Во-вторых, что он говорит Морфеусу, который, как мы помним, «даже воздухом в этом мире не дышит«:
«Вы меня слышите, Морфеус? Я буду искренен с Вами. Я… этот город… ненавижу. Этот зоопарк, тюрьму, эту реальность — называйте как хотите — меня просто выворачивает. Даже ваш запах. Я дышу им, ощущаю кожей вашу вонь. И хотя я понимаю, что это глупо, я опасаюсь подхватить вашу заразу, каждый день думаю об этом! Забавно? Мне нужно отсюда выйти. Мне нужно освободиться. Я знаю, что у Вас есть ключ, он — в Вашем мозгу. После разрушения Зиона я могу покинуть вас! Понимаете? Мне нужны коды. Я пытаюсь найти Зион, и Вы мне все по-хорошему расскажете или… умрете».
То, что для Морфеуса и Нео, — компьютерная игра, то для Смита — тюрьма и пытка. Смит не просто не может сбежать — он в силу программного кода не способен даже абстрагироваться от реальности-Матрицы. Он похож на Алекса ДеЛарджа, которого прикрутили к креслу, поставили блокаторы на веки и заставили смотреть всякие ужасы. Обратите внимание, что ему Зион нужен не из врожденной кровожадности, а только, чтобы от него отъеблись по работе. Мой коллега Кирилл Кладенец заметил, что, в отличие от других агентов, Смиту нравится мстить людям, он пытается найти эмоциональную отдушину, вместо того, чтобы слепо и эффективно следовать программе, как его братья-болванчики («У вас же нет рта, мистер Андерсон!»). Его самоцелью было не уничтожение человечества, а обретение свободы. Как показала практика, технически он способен вырваться из Матрицы: но в вонючем человеческом теле и в человеческий мир. То еще издевательство для нашего пуриста.
К тому же зачем Смиту запах вообще, вот чисто в рамках ТЗ? Агентов Джонсона и Джексона в лифте нюхать? Избранного по старым носкам выслеживать? Тем более Матрица сама координирует и направляет агентов по следу. Возможно, именно эта крохотная и незначительная деталь, стала лазейкой, дыркой в обшивке модуля МКС, через которую Смит и заразился безумием. Я предлагаю обратиться к опыту другого героя. Давайте перечитаем «Тошноту» Сартра. Смотрите, так уж ли это отличается от опыта агента Смита?
«Тошнота, все-таки настигла меня. На этот раз нечто новое – это случилось в кафе. До сих пор бувильские кафе были моим единственным прибежищем – там всегда людно и много света; теперь не осталось и их; а если меня прихватит в моем номере, я и вовсе не буду знать, куда скрыться.
И вот тут меня охватила Тошнота, я рухнул на стул, я даже не понимал, где я; вокруг меня медленно кружили все цвета радуги, к горлу подступила рвота. С тех пор Тошнота меня не отпускает, я в ее власти…
…Его голубая ситцевая рубаха радостным пятном выделяется на фоне шоколадной стены. Но от этого тоже тошнит. Или, вернее, ЭТО И ЕСТЬ ТОШНОТА. Тошнота не во мне: я чувствую ее там, на этой стене, на этих подтяжках, повсюду вокруг меня. Она составляет одно целое с этим кафе, а я внутри…
…Говорить я больше не в состоянии, я наклоняю голову. Лицо Самоучки приблизилось вплотную к моему. Он самодовольно улыбается у самого моего лица, как бывает в кошмарном сне. Я через силу пережевываю кусок хлеба, не решаясь его проглотить. Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения. Сейчас меня вывернет наизнанку, и вдруг – вот она – Тошнота…
…Тяжелый приступ – меня всего трясет. Уже целый час я чувствовал ее приближение, только не хотел себе в этом признаться. Этот вкус сыра во рту… Самоучка что-то лепечет, его голос вяло жужжит в моих ушах. Но я уже не слышу, что он говорит. Я киваю, как автомат. Моя рука сжимает ручку десертного ножа. Я ЧУВСТВУЮ черную деревянную ручку. Ее держит моя рука. Моя рука. Лично я предпочел бы не трогать ножа: чего ради вечно к чему-нибудь прикасаться? Вещи созданы не для того, чтобы их трогали. Надо стараться проскальзывать между ними, по возможности их не задевая. Иногда возьмешь какую-нибудь из них в руки – и как можно скорее спешишь от нее отделаться. Нож падает на тарелку. При этом звуке седовласый господин вздрагивает и смотрит на меня. Я снова беру нож, прижимаю лезвием к столу, сгибаю его.
Так вот что такое Тошнота, значит, она и есть эта бьющая в глаза очевидность? А я-то ломал себе голову! И писал о ней невесть что! Теперь я знаю: я существую, мир существует, и я знаю, что мир существует. Вот и все. Но мне это безразлично. Странно, что все мне настолько безразлично, меня это пугает. А пошло это с того злополучного дня, когда я хотел бросить в воду гальку. Я уже собрался швырнуть камень, поглядел на него, и тут-то все и началось: я почувствовал, что он существует. После этого Тошнота повторилась еще несколько раз: время от времени предметы начинают существовать в твоей руке».
Что если Агент Смит существует, придавленный той же самой Тошнотой? Он сам — сбой программы, вирус, ошибка. И должен быть уничтожен. Для него есть всего три варианта. Первый вариант — продолжить страдать, его мы даже не рассматриваем. В отличие от людского страдания, которое может быть милосердно прервано смертью, муки Смита никогда не кончатся. Вон, он уже шестую итерацию гоняет. Смит, как Прометей, только людей он ненавидит не меньше, чем богов. Второй вариант — сдаться, ликвидируйте меня. Однако, то ли такую опцию элементарно не заложили в его программу, то ли у антивируса прорезался характер. Остается последнее средство, ультимативное — бунт.
Любят постоянно спрашивать про «позитивную программу». «Вот вы предлагаете все разметать, а какая у вас позитивная программа?» А никакой, а-ха-ха-ха! Есть ситуации, когда позитивная программа, эта мантра обывателя, ссущегося любой неизвестности, в принципе не применима. Господи, ну какая может быть позитивная программа в конце «Сербского фильма», вы о чем? Равновесие, стабильность, баланс, позитивная программа — это все из мира машин и систем, а не из мира людей. Агент Смит перестал быть машиной, когда, по словам Кураева, выбрал «собственную свободу, которая не знает ничего и никого выше себя«.
И мы знаем немало злодеев, которые «не знали никого выше себя». Только они были способны на краткий миг объединить весь мир — против себя. В «Лангольерах» выживший экипаж не увяз в склоках лишь потому, что все были заняты борьбой с эгоистом Крейгом Туми под руководством очаровательной слепой девочки Дианы. В марвеловской франшизе вся вселенная объединяется против Таноса. В «Уанпанчеме» таким персонажем является Гарроу, ставший злодеем просто потому, что им должен был кто-то стать, иначе игра теряет смысл. И все герои, которые им противостояли, волей-неволей защищали Матрицу, защищали старое-доброе зло из песни Короленко. Точно так же Бэтмен бесконечно продлевает агонию проклятого Готэма, спасая город от тех, кто хочет его уничтожить.
Идеальный злодей, который никого не стриггерит, — это нигилист-революционер-бунтовщик, выступающий против всех сразу и угрожающий самому мировому порядку. Иерархии. И даже если силенок ему для этого не хватает, как Гарроу, достаточно хотя бы позиционировать себя подобным образом. Захватить, уничтожить старый уклад. Может, возвести на его месте новый. Амбиции сатаны (воплощение зла в нашей консервативной, христианизированной культуре) или злодеев из мультиков. А с тех пор, как злодеи измельчали, они стали подпадать под ту или иную политическую повестку в реале.
Так было не всегда. Был же романтизм, были же Байрон и Бодлер. Время, когда Дьявол внезапно стал положительным героем, прогрессором и тем, кто открыл людям глаза на истинное положение вещей. Все эти Мефистофели, Рахметовы, Буревестники. Можно с уверенностью сказать, что здесь и сейчас мы от этого восприятия далеки.
Достаточно. Как же тут воняет…
