Козистрофа
Как-то раз Брайан Олдисс, британский фантаст, не зная уже, как обругать работу своего конкурента Джона Уиндема «День триффидов«, разразился термином cosy catastrophe (уютная катастрофа). Мы любим новые словечки и немедленно подсуетились с ржавыми шпалерными ножницами и синей изолентой, получив на выходе «козистрофу». Не зная того, господин Олдисс дал название хоть и нишевому, но очень характерному литературному жанру. Никто всерьез не планировал писать козистрофы — они сами появлялись на свет из-за ошибок графоманов или авторского ресентимента.
Что такое козистрофа? Предположим, мы очутились в самом центре зомби-апокалипсиса. Придется нелегко. Постоянно убегать и прятаться от ходячих мертвецов, искать залежалые продукты, молиться на сохранившиеся четыре патрона. Каждый день мы отчаянно сражаемся за право выжить на разоренной земле. Но вот нам повезло. Мы нашли чей-то правительственный бункер: в углу тарахтит автономный генератор, на полках стоят консервные банки с ухой, под двухъярусной кроватью пылятся расстроенная гитара и ящик коньяка. Все, чего мы были лишены с начала эпидемии, блага цивилизации, безопасность — нашлось здесь. Мы решаем остепениться и сделать бункер основной базой.
Мы начинаем зачищать периметр, укреплять рубежи обороны и стаскивать в одну точку все ресурсы в округе. Зомби нападают реже, жратва уже с полок валится. У нас появляется все больше свободного времени. Мы даже играем на гитаре «Пачку сигарет» Цоя (а хули там разучивать — четыре аккорда). И вот доходит до того, что вернувшись с рейда, мы достаем из мешка не канистру с бензином, а картину Рубенса и любовно прилаживаем ее напротив кровати. С этого дня наше выживание приобретает мещанский оттенок. Мы думаем над тем, как бы удобнее устроиться, а не над тем, что завтрашний день может стать последним. В финале мы находим других выживших, жарим шашлыки, играем в бадминтон и стреляем по накрученным на кол головам зомби. Красота. Мы довыживались до такой степени, что наше положение последнего человека на земле стало лучше и, что очень важно, психологически комфортнее, чем когда мы были непоследними людьми в обществе.
Герой козистрофы не тоскует по ушедшему миру. Если бы его каждую ночь мучили флешбэки с лицами погибших детей, то, конечно, о каком уюте может идти речь? Обязательно должны совпасть два фактора: более-менее безопасный и пригодный для жизни сеттинг и гармоничный герой, которому на все насрать, кроме своего благополучия. Некоторые критики дают расширительную трактовку козистрофы, применяя термин к любым мирам с сохранившейся инфраструктурой и низким уровнем угрозы. Я не согласна. Одного удобного бункера недостаточно — нужно, чтобы его населяли обуржуазившиеся обыватели.
К слову, «День триффидов», исходный роман, из-за которого поднялся спор, как раз-таки не тянет на козистрофу. Зато в нее свалился сам Стивен Кинг в романе «Противостояние», когда, ближе к середине, сообщество хороших людей зажило так классно, что ушли и динамика, и конфликты, и пришлось грубо и неестественно рушить сложившуюся зону комфорта, дабы происходило хоть что-то. Козистрофа — это «Ходячие мертвецы», стоит выжившим хоть на неделю осесть в укрепленном месте. Так из базы в тюрьме их пришлось выковыривать злодею Губернатору, потому что зомби уже никого не пугали. Вопиющий пример козистрофы — франшиза «Зомбилэнд», но умышленно, это комедия, поэтому прощаем.
Козистрофа часто встречается в фанфиках и детской фантастике. Да, конец света, но какой-то игрушечный, несерьезный. С рейтингом PG-13, чтобы никого не оскорбить и не травмировать. Вспоминается книжка О.Т. Нельсона «Девочка, которая владела городом» (по ней даже графический роман запилили, а обложку к первому изданию рисовал Борис Вальехо), в котором страшный вирус выкосил всех, кто старше 12 лет, и славная девочка Лиза пытается объединить разношерстные подростковые банды под своим началом. В книге находят реализацию типичные подростковые фантазии о самостоятельности и всемогуществе. К тому же главная героиня слегка социопатична и находит сложившуюся ситуацию, скорее, забавной. При этом по ходу повествования никто из детей не покалечился и не умер, а старшие даже с какой-то внезапно прорезавшейся ответственностью заботились о младенцах. В общем, моральные устои никто не шатает. «Повелитель мух» на минималках.
Однако, давайте поразмыслим, как мы докатились до такого? Единственное членораздельное социологическое объяснение дает госпожа Джо Уолтон, тоже писательница-фантастка. Перенесемся в послевоенный Лондон. Город разрушен регулярными бомбардировками нацистов. Чтобы избежать социального взрыва, власти экстренно запускают программу строительства новых типовых районов, куда расселяют беженцев и лишившихся крова. И на одной лестничной клетке, едва ли не в одной коммуналке (я не представляю, какой это был культурный шок для лощеных британцев) соседями становятся интеллигентные, манерные буржуа и откровенно пролетаристые типы из Ист-Энда. Вместо садика с розами на огороженном участке несчастные среднеклассовцы получают шум, пьянки и полное погружение в неприхотливый быт городских низов. Решение временное — а потрясение навсегда. На такое падение уровня жизни они не подписывались. Признанные писатели тех времен рассылали жалостливые письма о том, что им приходится обходиться без прислуги.
В те годы британское общество характеризовалось очень сильным имущественным и финансовым расслоением. Стандарты образования, здравоохранения и трудоустройства, на которые равнялись буржуа и пролетарии были несопоставимы. Нечто подобное, только еще хуже, пришлось испытать нашим белоэмигрантам. Немудрено, что интеллигенция начала мечтать, чтобы этот Содом выжгли триффиды или обнулила какая-нибудь неведомая болячка. А потом уже буржуазия выстроит новый прекрасный мир. Уолтон дает такую формулу для построения козистрофы:
«Сама катастрофа не затягивается надолго. Выжившие принадлежат к среднему классу и редко теряют кого-то значимого для них. Работяги стерты с лица земли, но таким образом, что герои не чувствуют вины за это. Выжившие блуждают по пустому городу, обычно, по Лондону. С грустью вспоминают, как ходили в рестораны и на концерты. Ностальгия по утраченной высокой культуре. Но никто не сожалеет о том, что больше не будет карнавалов и футбольных матчей. Герои начинают строить мир заново, теперь по науке. Козистрофы подчиняются простой формуле. Их может генерировать даже программа».
Другим очагом развития козистроф стали США времен Холодной войны. Вспомните сеттинг Fallout: ядреная смесь рекламных и пин-ап постеров, потребительского рая 50-х и назревающей Красной угрозы. У каждого обывателя — собственное бомбоубежище. Почему же американцы считали, что переживут войну в подвальчиках, а не попадут сразу в рай? Это связано с господствовавшей в те годы военной доктриной, постулирующей, что ядерные удары будут нанесены по военной и ресурсной базе противника в то время, как жилые районы останутся относительно нетронутыми.
Брошюры гражданской обороны из серии Protect and Survive, распространявшиеся в Британии 80-х, внушали людям ложное ощущение безопасности и преуменьшали последствия ядерной бомбардировки, практически ничего не говоря о последующем радиационном заражении. Все, что надо было сделать, это покрепче привязать тушенку, чтобы ее не сдуло ударной волной. Примерно такие же материалы распространялись в США.
Кстати, у части интеллигенции победные реляции вызывали протест, и некоторые режиссеры выдавали натуралистичные псевдодокументалки в пику этим настроениям. Например, фильм Николаса Мейера «На следующий день«. Вот там все по-человечески. До Мейера три других режиссера слились с проекта, зассав снимать такие ужасы. Или перестроечные «Письма мертвого человека» с великолепным Быковым — там вообще воля к жизни по итогам просмотра иссякает. Советские брошюрки ГО, кстати, оптимизма не внушали. Я их в детстве читала и поняла, что в случае чего я просто превращаюсь в радиационную пыль и стараюсь заразить предполагаемого противника.
Короче, после Холодной войны у американцев козистрофа — это базовое мировосприятие, замешанное на бункерах, выживанстве и оружии на руках у населения. А что в России? У нас получилось очень интересно и своеобразно. Для нас идеальный постап — это попаданство во Вторую Мировую, либо, гораздо распространеннее, калька сеттинга с серий «Сталкер\Метро». Оцените, чего хочется душе русской: социум, как и было обещано, наебнулся, и мир превратился в одну большую зону. Причем зону не по Стругацким, а в нашу родную — с вертухаями и паханами. Ну или армейку вспомнить, кому личность сапогами еще не до конца отбили на срочке.
Чаще всего эти произведения суть проекции фантазий свирепых диванных ополченцев. Шляются эти мужественные парни (похожие на Бодрова) с калашами и драгуновками, наводят порядок на пустошах, наемничают, жрут гречку, трахают благодарных девиц и пьют водку у костра. В десятые годы книжные были завалены таким говном. Сейчас военно-патриотический угар маленько схлынул, нация начала трезветь, и козистрофы идут все труднее и труднее. Всех, кто считал себя лучше других лишь потому, что они могут держать автомат и делать «пиу-пиу», записали в вагнеровцы и раскидали по миру.
И все-таки, для какого количества лишних и ненужных людей общественный коллапс является единственным социальным лифтом? Гонять по опустевшим дорогам на машине, за которую в нормальных условиях пять лет горбатиться в кредит. Жить в пентхаусе. Тусить с братишками. Дерзко утверждать право сильного вне рамок закона. Всем остальным проще встроиться в действующую систему и не мякать, чем грезить о козистрофе.
Я знаю, что катастрофы — это весело. Но реальные проблемы начнутся, когда появятся люди, уверенные, что катастрофы — это уютно.
