Бюрократический эрос
Что меня поражает в нынешней информационно-пропагандистской войне, с нашей стороны, так это полное отсутствие сексуальных образов. Некротизация кремлевской политики дошла до того предела, когда все витальное, живое и скабрезное истреблено под корень. Только серьезные, полные пафоса и драматизма рожи, как у силовиков с картины Ложкина.
Мы, разумеется, не пытаемся сравнивать современную Россию и третий Рейх, благо что в этот раз они действительно не похожи. Гитлеровцы тоже очень любили окружать детей заботой и пропагандой, но происходило это по-другому. В нацистской антиеврейской и расистской демагогии был очень важный термин Rassenschande — расовый позор. Если немецкие девушки трахаются с не-арийцами. Этот концепт тоже надо было как-то донести до неокрепших умов школиев, и тут помогал журнал «Штюрмер«.
«Штюрмер» — это такой низкопробный, бульварный журнальчик с похабными, почти порнографическими карикатурами и статьями, от которых даже Кеосаян с Мардановым притихли бы. Раздавали на уроках как наглядный агитационный материал. Ближайший визуальный аналог — всеми любимый Charlie hebdo.
У нас высочайшая толерантность к насилию и языку вражды. Этого для детей — сколько угодно, не жалко. Но как только дело доходит до здорового, молодецкого секса, воспитатели-бюрократы начинают мямлить что-то про пестики, тычинки и целомудренных георгиевских пчелок. Поднимается моральная паника. Встают и не падают многочисленные ханжи и защитники нравственности.
В публичном доступе есть только один социально одобряемый вид сексуальных отношений — тюремно-гомосексуальный, вертухайский, задающий доминирование и указывающий петушкам на их место в иерархии. Мы же отымеем всех хохлов и гейропейцев, да? Швабрасексуальность. Ебать — это у нас про взаимоотношения начальника и подчиненного. Ну и всякая поганая сверхпошлость в дешевых комедиях от Фонда кино. Типа смешно и потешно.
Наша пропаганда нашла два самых стерильных и фригидных образа, какие только возможно. Бабка с флагом и ангелок-мальчонка в танкистском шлеме, даже не доросший до пубертата. Сравните это с украинскими образами женщин-городов и ведьм на службе ВСУ. С уважением к фем-канону, между прочим. Молодежь не может обойтись без сексуальной сублимации. Вспомним пинап-девочек у американцев во Вторую Мировую. Или грудастую Свободу, ведущую французских революционеров на баррикады. Это витальность, горячая кровь, страсть, упоение каждым мигом жизни, которую рискуешь потерять в любой момент, — такова человеческая природа.
Все озабочены тем, чтобы блюсти непорочность. Никаких голых жоп на фоне храмов. Никаких училок в купальниках. Никакого секеса в неустановленных местах. Возможности есть — желания нет. Текут только старые трубы в хозяйстве ЖКХ. Омертвевшая, апатичная страна в стадии дожития. Молодежь уже не пытается бунтовать против засилья стариков. Даже противники власти — такие же вялые ливерные колбасоиды.
Почему так вышло? В первую кампанию у нас еще были какие-то потуги, типа няшмяш Поклонской. Сейчас любая деятельность парализована страхом перед начальством. А начальство кто? Престарелые геронтократы-импотенты. У которых от малейшего возбуждения может случиться фибрилляция предсердий, и кондратий хватит. У нас твердо стоят только монументы и те, сука, враги сносят один за другим, ослабляя фаллическую мощь государства. Миллениалы, обслуживающие власть на нижних ярусах пирамиды, вынуждены превращаться в таких же сморщенных, кряхтящих старичков. Пионерию возродить — эт заебись. А голых девок нам не надо, иди Родину-Мать посмотри. Ты что, маму тоже голой рисуешь?
На самом деле это вопиющее лицемерие. Как блядей на яхте катать или с крепкими активистами в баньке париться, так им сил хватает. Но надо играть роль блюстителей моральной чистоты и защитников скреп. Иначе на детей, ветеранов и мамаш из родительских чатиков посыпятся тонны дикпиков. Статистика говорит, что их аудитория — предпенсы и совки. Вот им и угождают.
Однако тема бюрократической сексуальности определенно нуждается в развитии. Это важная составная часть того конструкта, который мы привыкли называть Системой, Машиной, Големом. Речь о государстве.
Начнем издалека. С работы господина Ринго Оссеварде Kafka on gender, organization and technology: The role of ‘bureaucratic eros’ in administering change. В ней он сравнивает два подхода к пониманию сексуальности в административной сфере.
В правом углу ринга Макс Вебер, считающий бюрократию идеальной, десексуализированной Машиной. Она подобна компьютеру, лишенному импульсивности, страстей и желаний. В основе функционирования лежат алгоритмы — законы и правила. Чаще всего они сводятся к примитивным операторам if-else: «если кто сядет на чужого коня без спросу, то 3 гривны«. Вообще «Русская правда», как и любой другой свод законов, — это нечеловечески последовательная программа, в которой ясно прописаны поступки и последствия.
Государство ставит себя выше отдельных личностей. Разборки между людьми должны быть урегулированы, чтобы не возникало неконтролируемой спирали насилия, типа кровной мести. Сексуальные отношения также находятся под присмотром. До двадцатого века даже в развитых западных странах царили пуританские нравы. А там, где не произошла сексуальная революция, до сих пор сажают в тюрьмы за гомосексуализм, побивают камнями за прелюбодеяние, соблюдают строгий дресс-код. Государству, спаянному с религией, необходимо знать кто, кого, куда и как. Надзирать и наказывать.
Веберовская Машина исторгла из себя сексуальность и всякую предвзятость, чтобы стать совершенным администратором. С этим подходом не согласен Франц Кафка, указывающий на существование особого бюрократического эроса, для которого характерны садомазохизм, герметичность и гнетущая объективация. Читали же «Процесс»? Здание суда там больше напоминает страшный гамбургский притон, бордель, предоставляющий возможность полистать порнографические книжки или устроить подсудимым порку.
«Он открыл ту, что лежала сверху, и увидел неприличную картинку. Мужчина и женщина сидели в чем мать родила на диване, и хотя непристойный замысел художника легко угадывался, его неумение было настолько явным, что, собственно говоря, ничего, кроме фигур мужчины и женщины, видно не было. Они грубо мозолили глаза, сидели неестественно прямо и из-за неправильной перспективы даже не могли бы повернуться друг к другу. К. не стал перелистывать эту книгу и открыл титульный лист второй книжки; это был роман под заглавием «Какие мучения терпела Грета от своего мужа Ганса»».
Кафка разделяет эрос на два типа. Есть поэтическая, эстетическая сексуальность, способная на творческое преображение мира. Романтичный, чувственный аспект любви. Взаимные субъектные отношения. Короче, Фромм не подкопается. Сексуальность бюрократа — бесплодное самоудовлетворение. Фетишизм, включающий гербы и ордена всякие, церемонии, портреты вождей. Оруэлл, к слову, подтверждает эту мысль в «1984»:
«Вся эта маршировка, крики, махание флагами – просто секс протухший. Если ты сам по себе счастлив, зачем тебе возбуждаться из-за Старшего Брата, трехлетних планов, двухминуток ненависти и прочей гнусной ахинеи?»
Больше всего на идеальный веберовский тоталитаризм смахивает сеттинг фильма «Эквилибриум». Сексуальность и любые чувства подавляются транквилизаторами (детям — с апельсиновым вкусом). И все ходят такие крутые, рациональные и равнодушные. Сжигают книги, как водится. А заодно плюшевые кресла и занавески с рюшечками — пошлое мещанство, не вписавшееся в эстетику тоталитарного технофутуризма. Но никакого садизма.
У Кафки есть малоизвестный рассказик «В исправительной колонии». Герой приезжает в тюрьму, и надзиратель показывает ему прикольную машину для проведения казней. Как принято у Кафки, преступник не знает, за что он осужден. Но это поправимо, ведь устройство вырежет приговор на его теле:
«Вам понятно действие машины? Борона начинает писать; как только она заканчивает первую наколку на спине, слой ваты, вращаясь, медленно перекатывает тело на бок, чтобы дать бороне новую площадь. Тем временем исписанные в кровь места ложатся на вату, которая, будучи особым образом препарирована, тотчас же останавливает кровь и подготавливает тело к новому углублению надписи. Вот эти зубцы у края бороны срывают при дальнейшем перекатывании тела прилипшую к ранам вату и выбрасывают её в яму, а потом борона снова вступает в действие. Так все глубже и глубже пишет она в течение двенадцати часов. Первые шесть часов осуждённый живёт почти так же, как прежде, он только страдает от боли. По истечении двух часов войлок из рта вынимают, ибо у преступника уже нет сил кричать. Вот сюда, в эту миску у изголовья — она согревается электричеством, — накладывают теплой рисовой каши, которую осуждённый при желании может лизнуть языком. Никто не пренебрегает этой возможностью. На моей памяти такого случая не было, а опыт у меня большой. Лишь на шестом часу у осуждённого пропадает аппетит. Тогда я обычно становлюсь вот здесь на колени и наблюдаю за этим явлением. Он редко проглатывает последний комок каши — он только немного повертит его во рту и выплюнет в яму. Приходится тогда наклоняться, иначе он угодит мне в лицо. Но как затихает преступник на шестом часу! Просветление мысли наступает и у самых тупых. Это начинается вокруг глаз. И отсюда распространяется. Это зрелище так соблазнительно, что ты готов сам лечь рядом под борону. Вообще-то ничего нового больше не происходит, просто осуждённый начинает разбирать надпись, он сосредоточивается, как бы прислушиваясь. Вы видели, разобрать надпись нелегко и глазами; а наш осуждённый разбирает её своими ранами. Конечно, это большая работа, и ему требуется шесть часов для её завершения. А потом борона целиком протыкает его и выбрасывает в яму, где он плюхается в кровавую воду и вату. На этом суд оканчивается, и мы, я и солдат, зарываем тело».
Люблю литературу все-таки, никуда без нее. Веберовская идеальная Машина стоит у нас в подвале. Вебер — прогрессор и оптимист. Он наивно верил, что совершенствование и разрастание административного аппарата позитивно скажется на жизни общества. Грядущий тоталитаризм он из своей эпохи не разглядел. Машина обречена войти в конфликт с людьми. Потому что рано или поздно у нее кончаются креативные задачи, либо она не поспевает реформироваться вслед за меняющейся действительностью. Голем, чья цель — он сам. Доказывая свою нужность, государство будет воспитывать в гражданах выученную беспомощность. Оно начнет не решать, а создавать проблемы. И, подобно раковой опухоли, набухать, уплотняться, давать метастазы в виде всевозможных комитетов и подструктур, зачастую дублирующих функции, либо замкнутых на контроль друг друга.
Впрочем де Сад осознал это намного раньше Кафки. Возьмем изысканную вещь «120 дней Содома». Сильные мира сего предаются разврату в удаленном от глаз особняке. Можете представлять дворец в Геленджике. Градус извращений и насилия постоянно увеличивается, держать клиентов в возбуждении могут лишь изнасилования, пытки, убийства и каннибализм. Кто главные герои? Епископ, аристократ, банкир и судья. Важнейшие агенты Машины на протяжении многих веков.
Такова теория, перейдем к практике. Во-первых, у нас на руках исследование господина Красикова «Административный восторг: психология чиновника и коррупционера». В нем сказано, что важнейшими качествами успешного чинуха являются:
1) Развитое чувство лояльности покровителю.
2) Иерархическое чутье: властность к нижестоящим и предупредительность к вышестоящим.
3) Слабые эмпатия и социализированность, чтобы нормальные человеческие отношения не заслоняли служебные. Кстати, многие путают экстравертивность и показную, чрезмерную активность чиновников в части социализации с коллегами и бизнес-партнерами. Нет, на самом деле перед нами лицедейство, придворные игры и взаимное коррумпирование, а не общение, тем более не дружба.
4) Самоконтроль, доходящий до купирования любых слабостей, которыми представляются экзистенциальные кризисы, связанные с одиночеством, отчуждением и так далее.
Не забудем также, что чиновники обречены вести двойную жизнь. На публику они вынуждены изображать образец нравственности и нестяжательства, демонстрировать профессионализм, заботу о народе. Клондайк добродетелей. А потом, уже за закрытыми дверями резеденции и на яхте, можно наконец-то пожить для себя. Украсть и пошиковать на украденное. И чтоб журналисты не видели, а любопытные навальнисты в декларации о доходах и недвижимости не особо ввинчивались.
Еще две важных книги. Первая так и называется: «Эрос и бюрократия», за авторством Василия Колташова. Автор описывает многочисленные сексуальные отклонения нашего высшего чиновничества и клерков среднего звена. Очень желтушно, сенсационно, и я бы не рискнула включать ее в список литературы для диссера. Однако Колташов выложил очень внушительный список бюрократических извратств и выдвинул несколько вполне допустимых психологических гипотез, объясняющих такое поведение. Можете начать с основополагающих тезисов, а там, как пойдет.
Вторая книга, которую написала Ирина Хакамада, — «Sex в большой политике». Предупрежу сразу: секса там практически нет. Зато полно ебли, которую вынуждены сносить топовые чиновники, желающие удержаться на вершине политического Олимпа. Если написанное правда, то в Кремле царит такое вопиющее византийство, что управленцы все, вообще все свои силы вынуждены тратить на статусную конкуренцию. Накопление богатств, связей и хорошего паблисити становится залогом выживания в системе. Постоянный прессинг со всех сторон. Строжайшие нормы этикета, система намеков и расшаркивания, которые бы восхитили даже китайский императорский двор. До каких пределов доходят напряжение и невротизация можете представить сами. Бухло и мидовский кокс — это даже не элемент релакса, а препараты из списка ЖНВЛП.
Что в итоге? Для бюрократического эроса в первую очередь характерны не импотенция, а садомазохизм. Да, наши деды могут устраивать оргии, но какой это секс? Сечин в пуховике на пилоне — это нормально?
Секс, тем более ролевой, зачастую является отражением принятых социальных установок. А теперь представьте чиновника с предельно деформированной личностью, который не мыслит себя вне иерархии. Эту же иерархичность и субъектно-объектные отношения они (независимо от пола) привносят в секс. Стремление доминировать и унижать. В то же время давящий груз стыда и пережитых унижений. Они готовы наказывать и быть наказанными самыми изуверскими орально-анальными карами. Кафкианскую порку тоже никто не исключал. Гомосексуализм становится способом эскапизма, стремлением к собственной идеальной проекции.
Чиновничий секс — это сброс агрессии и напряжения. Контора, офис, приемная мэра — тот еще блядюшник, в котором злой эрос принимает символические формы. Садизм в адрес граждан-просителей. Вертухайские практики. Фетишизм: флаги, пионерские галстуки, оружие. Да и на детей они как-то очень подозрительно поглядывают.
Интимность и подлинная сексуальная близость по сути табуированы. Сексуальность, пропущенная через модус обладания, стимулирует обращение к проституции и эскорту. Тело как трофей и товар. Браки, как мы видим в последние 10 лет, по преимуществу династийные, что опять же не способствует выходу из тупика и установлению доверительных отношений. Секс также используется для коррумпирования и сбора компромата. Абсолютно утилитарный, циничный подход.
Никого они не любят. Ни нас с вами, ни друг друга. Российское чиновничество — это настолько ментально чуждое обычному человеку сословие, что мы просто не можем предположить, что творится в их головах. В их спальнях. Оттуда нет пути назад. Верховные авторитарии уже не смогут вернуться к обывательской жизни, если их раскулачат. Выше вероятность, что они покончат с собой, как начали поступать после объявления войны нефтяные магнаты и топ-менеджеры. Заодно укокошивая жену и детей, — ведь это их собственность.
Бюрократический эрос — это сексуальность Машины, которая видит в людях врагов. Читали рассказ Харлана Эллисона «У меня нет рта — и я должен кричать»? Не поленитесь, найдите время. Суперкомпьютер загеноцидил человечество и оставил пятерых несчастных в роли игрушек. Его возможности столь велики, что он может менять ткань реальности. Но он не понимает, как распорядиться этими силами, ведь позитивную программу в него закладывали люди. И он вымещает злобу на пленниках, выдумывая новые и новые пытки. Убивая и воскрешая. Гомосексуала он насильно делает натуралом, а единственную женщину превращает в одержимую нимфоманку. У каждого персонажа он крадет и выворачивает какую-то важную часть идентичности, подгоняя их под извращенную норму.
Андрей Лазарчук и Петр Лелик в свое время написали великолепное эссе о нечеловеческой сущности государства «Голем хочет жить». Приложите его к нашим наработкам по сексуальности, и все станет на свои места. Система — вот наш главный враг. Но она выдумана, ее не существует — государства суть воображаемые сообшества. А вот ее представители вполне реальны. Содомиты агенты Смиты. Слиться с Машиной невозможно, но им вполне удалось утратить человечность. Гибриды. Дилдоры. Нас всех настрапонили. И многие втянулись, с той или иной стороны. Такой вот бесконечный «Сербский фильм«.
И да: от некрофилов в смерть не убежишь.
