Квок
— Квок, квок, квок!
— Шлеп, шлеп, шлеп!
— Плечо ровнее! Давай ещё!
— Квок, квок, квок!
— Бульб, бульб, бульб!
— Мягче! Мягче надо! Ещё!
— Квок, квок, квок!
— Квиль, квиль, квиль!
Дядь положил свой квок на колени. Витя оправдывался, опустив глаза:
— Я просто с отцовой лодки приноровился… Там борта другие.
— Ничего, научишься… — ответил Дядь, — просто не зажимай. Не зажимай. Квокать это как песню петь, понимаешь?
Витя кивнул. Хотел бы он сказать, что он думает об этом всем. Но Дядь — друг отца, с ним особо не пособачишься. Хотя желание было. Зачем ему квокать, если для этого достаточно одного человека? Дядь-то умеет. Витьку и не зачем. Но он знал, что Дядь превращает каждую рыбалку, особенно на сома, в обряд, священнодействие. Песни петь… Смысл же просто рыбу подманить. А Дядь развел тут магию какую-то. Ладно, раз пообещал отцу, придется потерпеть. Рыжее солнце уже наполовину скрылось за яром, поросшим сосняком. По реке шла мелкая волна, которая покачивала привязанную лодку. Кроме них на причале никого не было.
— Я понимаю, — прервал тишину Дядь, — тебе сейчас нелегко.
Витя ничего не ответил. Да что он вообще понимает, этот старый перд! Одна рыбалка на уме. Видимо, с возрастом мозг у людей размягчается. Вот у Витька действительно взрослые проблемы. Отца готовили на операцию, причем в районной больнице таких операций не делали. А чтобы попасть в областную, пришлось много бегать, давать кому надо. Впрочем, и это не всегда спасало от каких-то бумажек и справок. Мать вся испереживалась и тоже слегла. Бабка давно уже была в немощном состоянии, заговаривалась, называла то отца, то Витю именем деда. А бывало наоборот, никого не узнавала. Кричала при виде домашних, чтобы они уходили с её дома, а то она милицию вызовет. Но хорошо, что хоть не лежачая. И пенсия, какая-никакая капает. Вите из-за этого всего давным-давно было не до рыбалки. Но в крайний раз, когда он навещал отца в больнице, тот сказал ему:
— Скоро начнётся сезон. Пойди до Дядя… Скажи, что я тебя взамен прислал…
— Бать, да какой Дядь! Ты чё!
— Не перечь старшим! Я тебе говорю, пойди до Дядя… Ты… ты ему поможешь…
— Бать… может давай ты выпишешься… Тогда вместе и пойдём. В ночную, как раньше, а?
— Иди до Дядя! А иначе, может и не доведется нам больше никуда ходить.
Витя уже дома, пересказал разговор матери. Та зашлась тяжким кашлем, а потом сказала:
— Раз отец говорит, иди.
— Да как тебя с бабкой оставлять?
— Ничё, перетерпим! Иди!
В комнату вошла бабка. Она что-то искала, противно шурша. Мать с Витей, она, как водится, не замечала.
— Леська! – неожиданно гаркнула она. — Леська!
Так звали её давным-давно умершую сестру.
— Леська, ты куда мою фату дела, шалашовка?
Витя с матерью замерли, словно боясь, что она их заметит. Бабка прошла и остановилась, глядя прямо на Витю. Однако, как будто бы, его не видела.
— Леська! Хватит шутковать! Я замуж иду! Куда фату дела?
Бабка помолчала, словно прислушиваясь. Витю пробрало холодом, обожгло льдом от копчика до затылка. Ему на мгновение показалось, что в бабкиных глазах отражается вовсе не он… а кто-то другой.
— Как за кого! – неожиданно каркнула бабка, Витя от неожиданности подпрыгнул, и упал на кровать матери.
— Знамо за кого! За Кузьмича иду! Будем жить-поживать, муку молоть, деток растить! Малёчков-икренят!
Неожиданно её глаза заблестели, словно прозрели. Она поморгала ими, немного прослезилась, обмахнулась.
— Витенька… Маленький… Витенька… Пойди до Дядя, скажи, чтоб до Кузьмича меня отвёз!
Витя продолжал сидеть в оцепении, мать тоже казалось, не дышала.
— Ой, а вот и фата моя! – обрадовано сказала бабка, замотав голову в оконную занавеску, — Красота! Красота какая!
И Витя пошёл к Дядю. Только не домой. Дом его на отшибе всегда пустовал, Витя, сколько себя помнил, никогда не видел Дядя там. Дядь всегда был на реке, в лодке. Или на причале, куда он её привязывал. И никто из местных не смел её угнать. Дядя здесь уважали и побаивались. И никто не знал, как его зовут. Все деревенские привыкли обращаться к нему «Дядь, а дядь?».
Дядь был крепким коренастым мужиком средней старости. Волосы его были неопределенно-пепельные, на таких седина не видна. Глаза мутно-бесцветные, словно вода в местной реке. Лицо неподвижное, как застывшая маска. На таком лице редко образуются морщины, поскольку оно редко напрягает те или иные мышцы. Иной незнакомец дал бы Дядю 50-60 лет, но Витя помнил его с самого детства, и его отец тоже. И он уже тогда был таким.
В деревне любили порыбалить. Щукой, налимом, даже жерехом никого было не удивить. Но самым легендарным из рыбаков был, конечно, Дядь. Он без добычи не оставался никогда. Его улов всегда оказывался самым богатым, более того, самым стабильным. У Вити не было на памяти такого случая, чтобы Дядь возвращался пустым. Дядь был здесь своего рода легендой. Жил он один, семьи никогда не было, его слишком боялись, чтобы водить дружбу. А вот лодка его была трехместной. Потому он брал с собой в ночную рыбалку ещё двух рыбаков с деревни. Когда Витя был маленький, среди мальчишек и молодежи это считалось своего рода честью, рыбалить с самим Дядем. Ещё более престижным считалась, когда Дядь шёл квочить сомов. Туда он брал лишь избранных. Таким избранным много лет подряд был отец Вити. И вот теперь, он отправил сына вместо себя. Только Витя после учебы и работы в городе смотрел на это всё уже другими глазами. Все это ему казалось детскими играми выживших из ума стариков. Но Витя дал обещание. Когда он передал Дядю слова отца, тот долго смотрел ему прямо в глаза.
— Квокать можешь? – спросил он.
— Да, батя научил…
— Добро. Пойдём через пару дней, когда луна в силу войдёт.
Витя уже собирался уходить, когда Дядь бросил ему вслед:
— У нас третьего нет. Приведи третьего!
Ещё чего не хватало! Ему надо, пусть сам ищет. Но с Дядем спорить Витя не решился. Оставалась какая-то робость перед ним, что Витя унаследовал с самого детства. К тому же, если будет третий, не надо оставаться с Дядем наедине. Ладно, поищем, раз уж так.
Это оказалось непростой задачей. Мужиков в деревне было не так много. Кто-то умер, кто-то спился, кто-то уехал. К тому же тут нужен был с опытом квочения. Витя обежал почти все дворы, но у всякого находилась причина ему отказать.
— Я бы пошёл… — виновато говорил дядька Макар, — да за удобрениями надо ехать…
— А я сутки-трое, на элеваторе, — говорил Лёха, — как раз моя смена.
А его старый кореш Костя вообще встретил его на костылях, с загипсованной ступней.
— Да, по пьяни вчера с моста свалился. Сам понимаешь, зарплату дали за два месяца, – сказал он.
Витя уже отчаялся, когда в его кармане тренькнул телефон. Он достал, там было уведомление. Некий Ратмир Голубев желал добавить его в друзья. Знакомая фамилия. А вот рожа нет. Какой-то тип с черной окладистой бородой, в подпоясанной вышиванке. Вся стена засрана какими-то ведами, рунами, сварогами, дажьбогами, коловратами. Все-таки, знакомые глаза. Карие, блестящие, словно слегка смеются. И зубы. Здоровые, как у лошади. На всех фотках скалится. Стоп… Ну, конечно! В техникуме вместе учились. Не прям в одной группе, он в параллели был. Пересекались, бухали… Только он тогда без бороды был. И менее плотный. И звали его не Ратмир, а вроде Андрюха. И тогда он в черной майке ходил с какими-то патлатыми металлистами. Правда, под конец ударился в религию. Витя, когда его крайний раз видел, года два назад, он с деревянным крестом на шее ходил, правда, бороды ещё не было. Что он говорил тогда? А, что мол он не просто православный, а этот… старообрядец. Ну и чертило, все-таки! Когда Витя подтвердил, что они друзья, он сразу написал:
— Витёк, как оно?
Витя не был настроен особенно разговаривать, но следуя то ли догадке, то ли просто по инерции, ответил:
— Норм, на рыбалку собираюсь.
— Ух, ты! А на кого?
— На сома, на квок.
— Меня не возьмешь? Давно хотел поквочить!
Это всё и решило. Жил Ратмир-Андрюха в областном центре, но Витину деревню неплохо знал. По его словам, они неподалеку в лесу устраивали какой-то фестиваль. Они обсудили детали и договорились встретиться прямо на причале. И вот солнце уже почти скрылось за сосняком, а Ратмира всё не было. Витя злился. Причем, непонятно на кого больше: Дядя, Ратмира, отца или себя.
— Чуешь? – неожиданно нарушил тишину Дядь. — Земля дрожит…
Витя никакой дрожи не чуял, тем более, сидя в лодке. Но вскоре услышал рокот двигателя, шелест гравия под шинами. В вечернем сумраке блеснули огоньки-фары.
— Эй, люди добрые! Есть кто? – раздался знакомый голос, когда смолк двигатель, хлопнула дверь, пикнула сигналка.
— Квак, квак, квак! – ответила ему лягушка из камышей. Её подруги в банке у Дядя беспокойно заерзали.
— Мы здесь, в лодке! – крикнул Витя, привстав.
— Ага, иду! Фонарик забыл, спешил…
По доскам причала застучали тяжелые берцы. Как-то непривычно, чуждо. У местных сапоги обычно резиновые или что попроще. Причал жалобно заскрипел, потом хрустнул. Обладатель берцев вскрикнул и грохнулся.
Витя вспрыгнул на причал, подбежал к Ратмиру. Тот шипел и вытаскивал ногу, которая провалилась между гнилыми досками.
— Здорово, Витёк! – сказал он, скалясь своими лошадиными зубами, — видишь, как меня местный Хозяин встречает! Ну, ничего, познакомимся. Задобрим!
Он вытащил ногу в берце, осмотрел свои камуфляжные штаны. Он вообще, в отличие от фоток в соцсети, весь был одет в камуфляж, а на голове камуфляжная панама. Из всех его сварогов-дажьбогов был только амулет на шее в виде кожаного мешочка. Ратмир встал, поднял удочку и похромал к лодке, стараясь идти осторожнее. Берцы его стучали уже не так бесцеремонно. Шелестели камыши, трещали сверчки, квакали лягушки, зудели комары, отрывисто пищали летучие мыши, время от времени плескала хвостом рыба.
— Здорово, отец! – сказал Ратмир и поклонился в пояс Дядю, — меня Ратмиром зовут!
Дядь промолчал, только хлюпнула мелкая волна о борт лодки.
Ратмир вместо того, чтобы сесть в лодку, дошел до края причала, полез в карман, достал смятую пачку «Беломора», вынул несколько сигарет. Он разорвал бумагу, присыпал воду табаком, будто посолил. При этом он что-то бормотал себе под нос. Ветер снёс большую часть табака на причал, запорошил его берцы. Но Ратмир не обратил на это ни малейшего внимания.
— Ты чё это крошишь? – спросил Витя, которому было невыносимо на это смотреть.
— С речкой знакомлюсь. И Хозяина речного задабриваю. А то не примет, ведь…
Витя испытывал смесь недоумения и стыда. Вот это будет рыбалочка. Эти двое стоят друг друга.
Дядь смотрел исподлобья и, как показалось Вите, ухмыльнулся в свои усы цвета речной тины.
— Ну, ты все, закончил? А то пора уже.
— Эх, Витя… ты вроде и деревенский, а далёк от Традиции… от Предков… Ты стесняешься. Все стесняются. Но я вас не виню. Столетия рабства во Христе и большевизме так просто не изжить…
— Ты вроде сам был этим… страстотерпцем…
Ратмир противно заржал:
— Старообрядцем! Старовером я был! Истинным, так сказать, православным. Но это в прошлом.
— Чё так?
— Они, конечно, намного ближе к Традиции, чем эти… рабы христовы… но все равно, слишком отравлены чуждым заморским ядом… Помыкался я в их общине полгода, и ушел. В лес. И там, в лесу, открылись мне боги, что были скрыты… Род и Велес… Макошь… Перун… даже Чернобог.
— У тебя сигареты ещё остались? – прервал его неожиданно Дядь.
— Ага! Вот, отец! Кури, на здоровье! И ты, Витёк!
— А ты чего?
— Да я бросил! Ещё тогда, в техникуме.
— А чего таскаешь тогда с собой? В воду бросать?
— Конечно! В чужую воду нельзя заходить, пока хозяина не задобришь! Я как-то полез в озерцо, там, возле общины. Так он меня едва не утянул!
— Кто?
— Кто-кто! Хозяин местный!
— Типа Водяной?
Ратмир неожиданно приложил палец к губам и шикнул. Потом заговорщически придвинулся к Вите и Дядю и зашептал:
— Нельзя его так называть… Не любит он того… Только Хозяином или Царем…
— Тьфу ты, – отозвался Витя.
— Не плюй в воду, – строго сказал ему Дядь. Он докурил свою папиросу до половины, притушил и спрятал в один из карманов. Кивнул Вите на якорь и веревку, что держала лодку у причала. Витя поднял якорь, Ратмир отвязал веревку.
— В общем, я теперь без сигарет и этого амулета никогда на воду не выхожу… — рассказывал он между делом.
— Чё за амулет? – без особого любопытства спросил Витя.
— Там Петров крест, трава такая. Знаешь?
— Не, у меня по биологии всегда трояк был…
— Да, причем тут биология! Это же знания Предков!
Когда они закончили, Дядь начал заводить мотор.
— Поехали, что ли! – сказал он.
— С нами Род! – отозвался радостно Ратмир. Он ещё что-то говорил, но его слова уносил ветер и заглушало рычание мотора.
Уже стемнело, вышла луна. Ещё не полная, но близкая к этому. «В силе», как говорил на такую луну Дядь. Ветер стих, река превратилась в черную блестящую гладь, которую резал пополам ножом острый лодочный нос. Витя раскраснелся, щеки пылали. Он больше всего на свете любил ночную рыбалку. Все дневные проблемы, неурядицы, обиды, оставались там. В свете дня и на берегу. Сейчас были только летняя ночь, луна и мелкие брызги, что приятно холодили его лицо. Ночью можно спрятаться от всего плохого, словно под одеялом.
Даже сам процесс ловли не столь увлекал его. Он украдкой посмотрел на Дядя и Ратмира, словно желая удостовериться в том, что они разделяют его восторг. Дядь сосредоточенно вёл лодку, лицо его было неподвижно. Однако ноздри его широко раздувались, он буквально дышал этой ночью. Даже его мутные глаза, казалось, блестели. Ратмир был похож на собаку, которая высунулась из окна машины на полном ходу. Разве что язык не свесил набок. Он иногда что-то восторженно говорил Вите, но тот к счастью его не слышал. Дядь все же получше, не такой болтливый.
Лодка остановилась, Дядь заглушил мотор. Хорошее место, здесь река была довольно узкой, рукой подать до обоих берегов, но при этом глубокой.
— На что ловим? – спросил Ратмир.
— На лягушек, – ответил Дядь.
— Добро, — обрадовался Ратмир. – Но если что, я свою привез. Тут всего понемногу. Сом, он гурман. Сегодня живца ему дай, завтра червей, послезавтра он уже кальмаров желает!
Дядь снова усмехнулся в усы.
— За наживку не волнуйся. У нас сегодня самая лучшая…
— Доверься этим… как их… знаниям Предков, – сказал Витя, вытаскивая лягушку из банки с мутной речной водичкой.
— А вы чего, фонарик тоже не взяли? Я забыл вот… Как наживку сажать? – засуетился Ратмир.
— Луна в силе. Вон как светит, – ответил Дядь. Этого ещё не хватало. Витя если бы знал, захватил бы фонарик. Ну что за дурдом!
Но сноровка не подвела. Витя зацепил большой крючок за правую лапку. Ратмир долго пыхтел, ковырялся, подсвечивал себе телефоном. В конце концов, зашипел, выронив лягушку в воду. Впотьмах он уколол себе палец крючком, закапала кровь. Повезло ещё, что насквозь не проткнул. Крючок на сома и крючком язык не поворачивается назвать. Крюк. Настоящий крюк. Пока Ратмир перевязывался, поминая древних богов, Витя нацепил лягушку и ему. Только за левую лапку. Дядь всегда цеплял только за спину. Но тут нужна была сноровка, чтобы не повредить хрупкий лягушачий позвоночник. Лягушка должна быть жива. В детстве Вите их было немного жаль. Ему даже казалось, что она смотрит на него жалобно, как та царевна из сказки. Он представлял, как приближается к ней, трепыхающейся, огромная тёмная громадина. Как надвигается на неё черная пасть, похожая на огромный открытый саквояж. У бабки был такой: когда она его открывала, маленький Витя всегда плакал от страха. Ему казалось, что он сейчас затянет его в себя, как в черную дыру. Раз! И темнота.
Темнота. Луну на несколько мгновений закрыло что-то тёмное. Неужели облако? Послышалось три всплеска. Все трое закинули удочки. Настало время квокать. Ратмир достал свой квок. Деревянная ручка, дюралевая пластина с пятачком на конце. Обычная приблуда из рыболовного магазина. Витя достал отцовский, из цельного куска дерева. Когда Дядь достал свой, у Ратмира глаза на лоб полезли от восторга:
— Ого! Вот это винтаж! Это же из коровьего рога! Прям как в книжке! Можно глянуть?!
— Руки убери! – сказал Дядь резко. Витя знал, что свой квок Дядь никогда не дает никому в руки, даже тем, кому доверяет. Впрочем, он и не доверял никому, кроме, может, отца Вити.
— Прости, отец… просто это… это круто!
Вообще, квокать достаточно и одному человеку. Но Дядь придавал этому большое значение. В его лодке квокать полагалось всем. Отец, который рассказывал об этом Вите, предполагал, что Дядь во многом и рыбалку затевает ради этого процесса.
— Ну, что начали! Вить… ты не зажимайся…
Дядь всегда квокал первым:
— Квок, квок, квок!
Потом он кивнул Ратмиру. Тот квокал довольно уверенно, хоть и без необходимой мягкости:
— Квок, квок, квок!
Наконец, пришла очередь Вити. Он попробовал расслабиться, закрыл глаза и почувствовал, как ужин клокочет у него в желудке.
— Биль, биль, биль!
— Добро! – сказал Дядь, словно, не обратив внимания на очередной Витин провал.
Теперь надо было немного подождать поклевки. Если нет, квокать ещё. Насколько Витя знал, квок при погружении в воду, создавал пузырек, который лопался с этим самым звуком. И звук каким-то образом приманивал сомов. Причем, никто точно не знал, что они такого в нём находили. Одни говорили, что так сомиха подзывает к себе сома, другие, что так под водой квакают лягушки. Но отец говорил, что это все ерунда. Квокание это песня. Древнейшая песня, которую все уже забыли, кроме сомов. И когда мы квокаем, они плывут, чтобы подпеть. Подхватить этот старый-старый мотив, который старше всего человечества вместе взятого. Но Витя знал, что рыбы любят поговорить.
Он представлял себе, как там под водой сотни рыб пищат, трещат, жужжат, даже лают. И все вместе они поют. Поют великую речную симфонию, где главная партия, конечно, принадлежит сому, хозяину и царю реки. И их квокание это не совсем песня, а скорее такое приглашение, аплодисменты. Витя погрузился в эти мысли, эту атмосферу, эту ночь. Именно из-за этого он всегда любил рыбалку. Ночь, тишина, отец курит и негромко рассказывает о чем-то. Не так важно о чем. Главное, его голос и эта ночь, которая обволакивает тебя, заворачивает в темное одеяло.
Но Ратмир обладал уникальной способностью это всё разрушать.
— Отец, — спросил он, — а какая тут глубина?
— Метров шесть, может семь, – отозвался Дядь.
— Эх, жаль эхолота нет…
— К чему он? В том то и смысл рыбалки, чтобы получать рыбу в дар. А так, будто на витрине, в магазине…
— Твоя правда, отец… Вот, Витя, слышишь, устами отца говорит сама мудрость Предков!
— На сома ходить лучше всего, – сказал Ратмир, снова вырвав Витю из грёз. Витя поморщился, как всякий городской, Ратмир ставил ударение на букве «о». Деревенские всегда говорили «на сомА».
— Почему? – спросил Витя без особого интереса.
— Это же не рыбалка даже! Настоящая охота! Такую здоровую рыбину одолеть. Тут богатыри нужны. Борьба! Хтонические мотивы опять же!
— Хронические?
— Хтонические! Ну, древние, почвенные. Битва светлого небесного бога с темным чудищем из воды. И наш отец-Перун он…
— А как же твоё «Хозяина задобрить»? Или ты просто его развести решил? – прервал его Витя.
Ратмир замолк и испуганно стал щупать свою грудь, пока не схватился за мешочек с чудо-травой.
— И то верно… И то верно… Забываюсь иногда… — забормотал он.
Дядь поднял свой квок.
— Квок, квок, квок!
— Квок, квок, квок!
— Твин, твин, твин!
Витя от досады едва не уронил свой квок в воду. Опять не вышло как надо. Почему его это волнует?
— Я, кстати, в первый раз квочу, – сказал неожиданно Ратмир.
— А где ж ты так научился? – спросил Дядь.
— Да, ролики смотрел… Тренировался. Неплохо вроде выходит, да?
Дядь кивнул. Витя почувствовал укол то ли ревности, то ли обиды. Вернее, странного ощущения, что сейчас в этой лодке именно он, Витя, в меньшинстве.
— Я после того случая… Ну, когда меня чуть не утянуло на озере, спать не мог. Все мне снилась вода и тёмная такая пасть… как… как знаете такой старый чемодан на застежке?
Витя вздрогнул:
— Саквояж, что ли?
— Во-во, он! И я хоть и молился богам, и жряхал… а все равно… каждую ночь… А потом мне был дивный сон. Вижу я как, витязь в сверкающих латах спускается с неба. В руке его молот. А из воды вылазит чудо-юдо. Страшное, тёмное… злое. И вот витязь размахивается своим молотом и бьёт чудище, поражает его. А потом яркая вспышка. И я просыпаюсь.
— А при чем тут квочение-то?
— Ну я после сна ходил весь в думах… Потом стал втыкаться в ролики на телефоне. И первым мне попался как раз про квочение… И тут я понял, к чему сон был. Это мне Перун подсказал, как свой кошмар победить…
— У тебя клюет! – прервал его Дядь, — давай, подсекай!
Ратмир дернул удочку. Катушка затрещала, разматывая леску. Рыба, огромная рыба тянула её ко дну.
— Подматывай, подматывай!
Ещё одним правилом Дядя было такое, что тот, у кого клюет, должен вытащить рыбу сам, прочие рыбаки не должны ему помогать. Впрочем, давать советы не возбранялось.
Новенькая японская удочка из углепластика гнулась под весом огромной рыбины.
— Я так не вытяну… — задыхаясь, сказал Ратмир, — надо к берегу подтащить!
— Давай-давай, – сказал только Дядь, — сегодня твоя масть!
Ратмир весь взмок, панама его упала с головы, борода растрепалась.
Он подтянул леску, Витя в свете луны увидел огромную рыбью голову. Сом яростно сопротивлялся, но крючок застрял где-то в глубине огромной пасти. Ратмир дернул, подтянул голову к самому борту. Глаза Ратмира блестели. Его лошадиная улыбка превратилась в жуткий озлобленный оскал. Одной рукой он полез в свой рюкзак. Он снова дёрнул, а потом ударил сома по голове. Молотком. Обычным молотком, который он достал из рюкзака.
— Чвак, чвак, чвак! – сказал молоток, ударяя по огромной рыбьей голове.
Ратмир в этот момент рычал, глаза его сделались совсем безумными. Оглушенный сом дернулся, Ратмир от резкого рывка упал, окунулся лицом в воду. Витя вскочил, схватил его подмышки, дернул на себя. Лодка качнулась, Витя упал на спину, сверху на него едва не рухнул Ратмир. Однако, он сумел обрести твердь, расставил ноги, дернул, с надсадным криком схватил сома и резким рывком перевалил его через борт. Большой рыбий хвост хлестнул Витю по лицу, оставив мокрый жирный синяк. Витя встал, Дядь смотрел на него неодобрительно. Не стоило помогать этому чертиле. Не стоило.
Ратмир поднял сома за жабры, тот уже не сопротивлялся. Это была крупная рыбина, размером в половину роста рыбака.
— Аррррр! – рычал Ратмир, словно утратив способность членораздельно говорить, – аррррр!!!! Вот я тебя и поймал… Хозяин мать его… реки! Слава Роду! Слава Перрруну!
Ратмир поднял голову к лунному небу и по-волчьи завыл. Витя сидел, с отвращением стирая с лица сомий поцелуй. Ратмир опустил добычу. У него вся борода была вымазана слизью, мешочек-амулет куда-то пропал, видимо, сорвался с шеи во время борьбы. Но Ратмир этого не замечал. Он пребывал в какой-то безумной эйфории.
— Это непередаваемо, – сказал он, — непередаваемо… Как гора с плеч.
— Хороший улов, — сказал Дядь, — килограмм 15 будет.
— Я его в жертву… в жертву принесу, как вернемся!
— Это уж твоё дело…
— Я теперь не боюсь!
Он поднял над головой окровавленный молоток.
— Я тебя не боюсь, хтонь! Не боюсь тебя, темный бог! Я не боюсь тебя! Ты не хозяин! Ты просто… просто скользкая рыба!
Ратмир умолк, тяжело дыша. Стало тихо. Удивительно тихо.
— Квооок… квооок… квооок!
Витя вздрогнул. На их лодке никто не квокал. Не было поблизости и других лодок. Да звуки какие-то другие. Более глухие, более тягучие. Откуда они? Неужели… неужели из-под воды? Витя похолодел. Ратмир ничего не услышал, он продолжал смотреть горящими глазами на свою добычу. Но Дядь тоже услышал. Он повернул голову, глядя в воду. Глаза его заблестели. Он повернулся Вите и незаметно подмигнул. Витя не знал, что он хочет этим сказать, но всякий случай еле заметно кивнул.
— Улов хорош… — сказал Дядь, — но не про него был твой сон.
— А про кого? – спросил Ратмир, машинально поглаживая сома по голове.
— Ты про Кузьмича слыхал?
Витя вздрогнул. Кузьмич. Он был второй местной легендой после Дядя. Это был громадный сом, что жил в омуте у старой мельницы. Какие только слухи о нём не ходили. Что ему более ста лет. Что он не раз утаскивал в воду телят, собак, а то и детей. Что размером он метров 5, а то и больше. И что Кузьмичом его зовут в честь старого мельника. А может, он тот мельник и есть…
— … это все так, для затравки. Одолеешь Кузьмича, значит, одолеешь свою напасть… — говорил Дядь Ратмиру. Тот жадно внимал.
— Так, отец, ты отвезешь нас? Мы пойдём на Кузьмича?
— Не на Кузьмича, а к Кузьмичу. Да, прям сейчас и пойдём.
К Кузьмичу. Дядь всегда так говорил. Пойти к Кузьмичу. Дядь часто ходил к Кузьмичу с отцом. Добычи они привозили много. Впрочем, Кузьмич никогда не попадался даже и ему. Когда был Витя маленький, его кореш Костя, тот, что сломал ступню, даже говорил, что если Дядь поймает Кузьмича, начнется конец времён…
Зарычал мотор, лодка понеслась по водной глади. Была глубокая ночь. Мелкие капли брызгали на щеки Вити, синяк оставленный сомом, неприятно щипал. Ночь утратила своё очарование. Чем дальше несла их лодка, тем глубже Витя погружался на тёмную глубину. Ему казалось, что окружающая ночь была тоже тёмным глубоким омутом, который затягивал его всё глубже. Витя осмотрелся. Дядь был серьёзен и собран. Его лицо как обычно ничего не выражало. В свете луны оно казалось жуткой гипсовой маской. Или лицом утопленника. Ратмир больше не скалился. Он был бледен и лихорадочен.
Когда на левом берегу показались руины, Дядь заглушил мотор.
— Дальше на вёслах, – сказал он.
Когда они с плеском погрузились в воду, Вите снова показался тот же звук.
— Квооок… квооок… квооок…
Ему захотелось перекреститься, но он не знал, как правильно это сделать. В доме отца никто никогда не ругал церковь, но и никогда туда не ходили. Даже бабка не держала дома никаких икон.
К Ратмиру же начала возвращаться его дурная весёлость.
— Фактурное здание! — сказал он, указывая на руины.
— Это старая мельница, – сказал Витя, не узнав своего голоса.
— Да, знаю! Мы там фестиваль неподалеку проводили! Мельница эта стоит на месте капища. Потом её закрыли, в годах 30-х. Но потом там ГЭС сделали! Энергию воды так сказать стали превращать в небесную силу электричества! Да! Это то место с моего сна! Особое. Здесь мне суждено одолеть древнюю речную хтонь.
У Вити не было сил и желания возражать. Дядь тоже молчал, работая веслами. Ратмир продолжал:
— Вы вот не верите… Вижу по глазам, что не верите. Но я давно заметил, ещё когда в христианство обратился. Вы все ни во что не верите! Говоришь кому, я мол язычник, а тот в ответ, а я – христианин! Но как спросишь, когда он в последний раз в церкви был… Знает ли символ Веры? Креститься то хоть умеет? И ничего. Просто назвались каким-то названием и тем довольны! А надо верить… Верить! И тогда сила природы, сила земли станет твоей… Твоей силою!
Дядь засмеялся. Витя впервые в жизни слышал его смех, странный, похожий то ли на лягушачье кваканье, то ли на бульканье.
— Зря ты, отец, смеешься. Я долго думал об этом! Все теплохладные. Все какие-то земноводные. Не люди, лягушки! Чтобы верить, нужно быть человеком! Потому я Перуну поверил! Он живой, настоящий! С теплой кровью!
Дядь снова забулькал. Да так, что слёзы брызнули.
— Весело вам… Только и умеете все смеяться… Эх, отец, отец… Я уж думал, хоть ты не такой.
— А какой я должен быть, по-твоему? – снизошел до разговора Дядь.
— Те, кто давно живут, ещё не такие должны быть. Ещё не растеряли связь с природой и старыми богами. Не то, что эти…
Ратмир махнул рукой в сторону Вити. Это уже наглость. У Вити возникло большое желание как следует врезать этому чертиле. Но при Дяде он сдержал себя.
— Мы тут давно живем… — сказал Дядь. – И к нам вечно умники всякие приходят, и жить учат. Учат, учат… Учат, учат… А мы не учимся. Язычники… Перун. Перуну твоему князья поклонялись. А у народа свои боги… Они не на небе, они гораздо ближе…
Ратмир часто заморгал глазами, словно учительница, которая услышала матерное слово. Собрался уже, чтобы ответить, но звук из-под воды повторился снова.
— Квооок… квооок… квооок…
В этот раз этот звук услышал даже Ратмир, вздрогнул.
— Мы на месте, – сказал Дядь, как ни в чем ни бывало. — Тут омут у самой запруды.
Витя было полез раскрывать свою удочку, но Дядь его остановил.
— Это дело для него. Для него одного – сказал он тихо.
— Вы мне с лягушкой хоть поможете? – спросил Ратмир. Его голос неестественно звенел в окружающей тишине. Вите было не по себе. Черная вода казалась мёртвой. Пустые окна заброшенной мельницы смотрели на него мертвыми глазами-окнами. Сами лягушки в банке забеспокоились, беззвучно заерзали наползая друг на друга. Они чуяли рядом хищника. Огромного хищника с пастью, похожей на открытый саквояж.
— Ни к чему они, – сказал Дядь. — Кузьмич на них не идёт.
— А на что тогда?
Дядь резким движением достал откуда-то ножницы и срезал у Ратмира клок бороды.
— Эй! – протестующе вскрикнул он.
— Это и есть наживка… Кузьмич только на такую пойдет…
Дядь залепил волосы в шарик то ли воска, то ли пластилина. Потом поджег. Резко запахло паленым волосом. Этот шарик Дядь насадил на крючок.
— Давай! – сказал Дядь.
Ратмир закинул удочку. Дядь достал квок.
— Квок, квок, квок!
— Квок, квок, квок!
В этот раз вышло даже лучше, чем в прошлый раз. Ответом была тишина. Зловещая мертвая тишина. Даже Ратмир теперь сосредоточенно молчал, глядя на темную поверхность воды. Вите на мгновение показалось, что он увидел под водой огромную тень. Нечто такое, что было чернее окружающей ночи. На лице Ратмира выступила испарина. Он нащупал свой молоток, подвинул его ближе к себе. Потом рука его скользнула к груди.
— Постойте… — сказал он растерянно, — мой амулет… Где мой амулет?
— У тебя клюет, – ответил Дядь.
Ратмир побледнел, потянул удочку на себя. Но нечто, что схватило наживку продолжало разматывать леску. Ратмир стал лихорадочно крутить катушку, но у него ничего не выходило. Что-то огромное и тяжелое тянуло его вниз. Он подался чуть вперед, вскрикнул, Витя вскочил, пытаясь его схватить, но его остановил взгляд Дядя. Страшный неподвижный взгляд, который пригвоздил его к месту. Ратмир вскрикнул и рухнул в воду.
— Мужики! – крикнул он, отплевываясь от воды, — помогите, мужики!
Дядь поднял весло.
— Давай! – крикнул он Вите. То непонимающе посмотрел на Дядя.
Весло с размаху опустилось на голову Ратмира.
— Вы чего, му… — сказал он и забулькал, скрылся под водой. Но ту же вынырнул обратно, судорожно хватаясь за борт лодки.
— Давай! – снова крикнул Дядь. Витек под его тяжелым взглядом поднял второе весло.
— Давай!
В этот раз весла ударили одновременно. Ратмир забулькал и скрылся под водой.
Витя выдохнул. Его была мелкая дрожь.
— ААААААА!!!!
Плеснула вода, на поверхности показалась голова Ратмира. Лоб его был разбит и окровавлен, спутанная борода вся в тине, глаза искажены от ужаса. Он схватился рукой за борт лодки. Но в следующее мгновение лодку закачало. Тёмная тень метнулась к своей добыче. Брызгнул водяной столб, на поверхности показалось нечто огромное и блестящее в свете почти полной луны. Сом, огромный сом! Голова его была наверно в половину роста Вити, а то и больше. И пасть. Огромная черная пасть, с усами-щупальцами, так похожая на черный бездонный саквояж. Витя заплакал, совсем как в детстве. Ратмир снова заорал, но потом захрипел и исчез. Исчез в бездонной тьме. Быстро скользнуло по поверхности прочее рыбье тело. Громадное, как подводная лодка. От сильной волны лодка подпрыгнула и едва не перевернулась.
Они пристали недалеко от мельницы. Дядь развел костер. Витю била дрожь. И не только от пережитого, когда на лодку пошла волна, его окатило водой с головы до ног. Дядь тоже был мокр, но от этого его внешний вид мало изменился. Витя понял, что он и раньше всегда казался слегка намоченным.
— Выпей! – сказал Дядь. Он протянул флягу с самогоном. Витя послушно сделал несколько обжигающих глотков. Но даже они не вернули ему способность говорить. Что же они наделали…
— Добро. Кузьмич доволен… — сказал Дядь, закуривая как ни в чем ни бывало припрятанную папиросу Ратмира.
— И за ментов не переживай. Ментам скажем, что мол напился, да в воду упал. Случай у нас не редкий.
Витя не мог поверить своим ушам. Они только что лишили жизни человека. Вот так запросто. Как можно вот так спокойно об это говорить?
— Думаешь, не поверят? Поверят, куда они денутся. Мы Кузьмича славно угостили. Он теперь доволен. А если доволен, то он нас не оставит. Позаботится. В обиду не даст. Это же не Перун какой… и не Христос. С ним разговор простой, понятный. Ему даешь, а он дает в ответ. Никогда не подводит… И за батю своего не волнуйся. И за мать. Теперь все хорошо будет. Заживете!
Витя глотнул ещё из фляги. Его желудок недовольно заурчал. На мгновение он представил себе оскаленное лицо Ратмира в воде и страшную рыбью пасть и его замутило. Это же и батя с ним ездил. И третьи… третьи не всегда возвращались. Это же сколько они… Сколько…
— А ты, Витя, молодец. Для первого раза молодцом держался. Мало кто так может, разве что отец твой.
Желудок Вити забурлил и неожиданно сказал:
— Квок, квок, квок!
Дядь усмехнулся с усы. Не по-доброму, а как-то страшно, словно ощерил зубы:
— Вот видишь, я же говорил, у тебя все получится! Главное, не зажимай… Квокать, это как песню петь.
