Я читаю
Я читаю. Читаю вслух только что написанную свою вещь. Друзья слушают. Ну не то, что бы друзья, и не прям слушают. Фейгель брезгливо ковыряет в носу. Маша и Кира шушукаются, слоноподобный Кахин дремлет, разве что не храпит.
Я читаю, пытаюсь передать голосом свои переживания, некую экспрессию. Но голос просто жалко дребезжит, даёт петуха, словно у простуженного или подростка. Маша заливисто хохочет, но не с меня, ей что-то такое сказала Кира.
Я прерываюсь, чтобы сделать глоток воды, от чтения и переживаний горло совсем пересохло.
— Это всё? – спрашивает Фейгель, сдвинув брови.
— Да! Пойдемте уже выпьем! – поддерживает его хохотушка Маша.
— Нет! Погодите, это только начало! – говорю я, все вздыхают с сожалением.
Я снова читаю, голос мой стал более тусклым. Впрочем, как и мой текст. Тусклый, тухлый текст. Зачем это всё? Зачем я их мучу?
Снова умолкаю.
— Это всё? – спрашивает Фейгель, вынув из кармана раритетные часы на цепочке.
— По-моему, вполне! Да, вполне! – говорит густым басом проснувшийся Кахин.
— Нет! – говорю я, — ещё немного, и будет интересно! Потерпите!
Все снова вздыхают с сожалением. Кахин грузно встает.
— Прошу простить, но мне пора! Расскажете мне, чем там все закончилось?
Он раскланивается со всеми присутствующими, неуклюже идет к выходу, стараясь не задеть стулья. Пустых стульев много, я пригласил на чтение почти всех, а пришли лишь эти четверо. Мне немного совестно, что Кахин теперь терпит неудобства, плутая в лабиринте пустых стульев. Фейгель совсем ушел в свои мысли, смотрит куда-то поверх меня, на потолок, где прыгает солнечный зайчик от очков Киры.
Я читаю. Вот, уже немного и я перейду от зачина к сути, к самому важному. Кто там шуршит? Между стульев, словно уж или степная гадюка, скользит Катенька, маленькая и обтекаемая. Она подползла к Маше и Кире, что-то им шепнула, не глядя в мою сторону. Они вскочили.
— Мы сейчас! Ты продолжай! Нас ждать не надо! – говорит Маша, блестя красивыми зубками.
Они следуют за Катенькой, так же ловко и обтекаемо скользя в лабиринте. Остался один Фейгель, его лицо кривится, будто он съел что-то кислое.
Я читаю. Ещё пара эпизодов и начнется нечто интересное. Он точно оценит. Там многое в его духе.
— Нет, решительно, я больше не могу так! – кричит мне Фейгель.
— Подожди! Тут вот будет сейчас! – я начинаю лихорадочно перелистывать страницы, чтобы добраться до того интересного момента.
Но Фейгель уже встал.
— Признай, ты бездарен! Ты просто пользуешься нашей добротой, тратишь наше время!
— Да погоди ты! – говорю я.
— Хватит с меня! – парирует Фейгель, — Довольно!
И он уходит. Он не обходит стулья, он пинает их со злостью, опрокидывая на спинки. Его путь к выходу краток и прям. Я с отчаянием смотрю на его худую черную спину. Это конец! Я провалился. И зачем это всё. Никто не хочет слушать. Никому не нравится. Я сам виноват, несомненно! Зачем такой длинный зачин? Зачем эти долгие описания? Зачем вот эта лишняя арка? Зачем это всё? Глупое бумагомарание…
Листы лежат в беспорядке. Я один. Я сижу на краешке сцены, тупо смотрю на исписанную бумагу. Почерк везде разный. Кое-где пятна и рисунки на полях. Вот я ел круассан с шоколадом, и он брызнул прям на сцену пророческого сна. Вот, словно печати, круглые коричневые следы от стакана с чаем. Вот буквы немного поплыли, я кажется тогда плакал. А вот я потерял ручку и писал карандашом, как раз те эпизоды, что должны были понравиться Фейгелю… Я читаю. Не вслух, про себя. Перечитываю. Нет, не так плохо. Интересно, занимательно. Жаль, что они ушли. Жаль их.
Я читаю, мой голос звенит во всю мощь. Пустые стулья, даже те, что опрокинул Фейгель, затаив дыхание слушают. Им некуда торопиться. Они выслушают меня до конца, до самого конца.
Я читаю.
