Отыгрыш
Не всякая история интересна слушателям. Никто не любит предсказуемых, шаблонных сюжетов. При этом обыденность нашей жизни, ее повседневное тело, как раз-таки построены на скучных, унылых и эффективных правилах, а любопытные и яркие исключения — как глоток воздуха.
Нельзя сказать, что нам нужны истории о победителях или о неудачниках. Дело вообще не в том. История Цезаря не хуже истории Лира. Сюжет портит прежде всего ощущение предрешенности. Обреченности героя на успех или поражение. Такие персонажи скучны, вызывают зевоту и заслуживают презрения. Как, кстати, и реальные люди, заранее выбирающие для себя путь наверх по головам, или по глупости и слабости катящиеся на дно.
Отыгрыш роли — вот, что важно. Реальность, художественный текст, плоскость игры — нет разницы. Везде свои законы. Можно вдуролом броситься на острия пик. Можно научиться эксплутировать правила, причем самым брутальным и примитивным образом.
Чем наши олигархи, депутаты, их сынки отличаются от манчкинов в ролевой игре, которых не волнует целостность окружающего мира? Все, что им нужно: непрерывно прибавлять в уровне, скопить горы золота и стать недосягаемыми богами. Они готовы убивать и грабить тех, кто подвернется на пути. Они отточили технику выжимания ресурсов, и ни одно копье не может пробить их адамантиновую броню. Когда мы ропщем о несправедливости, мы лишь спрашиваем, неужели игра настолько беспомощна? Неужели в ней нет какого-то внутреннего предохранителя, чтобы прекратить эти издевательства? И мы ждем, что манчкина хватит кондрашка, что за ним приедут из комитета по растратам, что крестьяне вдруг взбунтуются. Жалко даже не разоренные деревушки — а загубленную игру. Сюжет, который бы мог стать красивым и памятным.
В противовес тем, кто насилует игру и реальность в найденные лазейки, идут неумехи и ротозеи, к игре неспособные, инфантильно-капризные. Они тоже вызывают омерзение. Это тот извечный член отряда, «который погибнет первым». Как Всеволод Князев. Или, еще хуже не погибнет, а останется контуженным, обузой для всех остальных. Они любят ныть и жаловаться на то, что игра слишком сложна, сюжет непонятен и запутан, а рельность требовательна и неумолима. Так и есть, однако, даже жизнь без движений, жизнь статистов и декораций, и то несет в себе меньше страданий. Достаточно хотя бы не усугублять.
Интересна смута. Запоминаются войны и революции, а не периоды благоденствия. Открывая учебник родной истории, сразу тянешься к вторжениям Наполеона и Гитлера, к Серебряному веку, к польской интервенции, к Распутину и Лжедмитрию. Со времен Второй Мировой мы, русские, не испытывали ничего даже близко подобного. Не было историй про нас более интересных и волнующих. А если нацисты возьмут Москву? А если придушат Ленинград? А если устоят на Волге? Миллионы неопределенностей, чаша весов может качнуться в любую сторону. Фортуна на неустойчивом шаре — вот подлинная муза, а не Добродетель на квадратном фундаменте порядка.
А что потом? Брежневский застой, унылая пора, кое-где сытая, чаще голодно-дефицитная, со всех сторон патерналистская. Можно, конечно, взять наше особое увеличительное стекло и начать присматриваться к шестидесятникам, находя достойные истории в частных судьбах, раз уж само время вряд ли может нас заинтересовать. Но я что-то не заметила, чтоб Амальрик или Григорьянц были так уж на слуху у широкой публики. Даже развал Союза, расстрел Белого дома, чеченские войны не стали чем-то эдаким. Бандитские и ментовские разборки в девяностых и то оставили больший след в культуре и менталитете. Может, мы еще не доросли до осознаниия этих событий? Может, через двести лет появится новый Пушкин, который осмыслит и облечет в достойную форму это очередное «Бориску на царство!»? Сомневаюсь. Как в США есть «пролетаемые штаты», так в учебнике истории есть «пролистываемые страницы». Впрочем, по ощущениям, мы все ближе к новой захватывающей главе.
Так что же порождает интерес? Интрига, неизвестность, закрученная фабула? В чем тогда отличие искусства от спорта? Разумнее было бы все библиотеки переоборудовать в бары с телеэкранами, транслирующими футбол. Нет, нам нужен герой. Нам нужна определенная роль, отыгрыш, взятые на себя обязательства. Реальность и игра предоставляют свободу воплощения. Вот игровой стол, карта на столе, листок персонажа, в характеристиках которого угадывается его архетип. Хорошая игра — всегда песочница. Она не навязывает цель, она дает сцену с реквизитом. Она благоприятствует авантюристам. Смута позволяет раскрыться такому количеству людей и движений, что сложно представить, как это все назревало и жило в подполье в монотонные годы до того.
В отыгрыше, в зерне самой роли уже находится некий конфликт. И внутренний, и внешний. Чем-то похоже на странные обеты средневековых рыцарей, которые на пустом месте усложняли себе жизнь. Есть персонажи, которые поклялись не убивать. Есть те, кому важно соблюдать странные заповеди своих богов. Разумеется, они тоже идут к победе, но очень кривым и своеобразным путем. С избыточными уступками и гандикапом. Как гроссмейстер, в принципе, не обязан давать новичку фору в ладью. А можно тупо наминмаксить себе беспринципную, эгоистичную, лишенную всякой рефлексии машину для нагибания окружающих. Как если бы «Мертвые души» были не сатирической портретной галереей, а подробным рассказом о жизни Коробочки, Ноздрева, Манилова и Собакевича — оно нам надо?
Сайтама, герой аниме One punch man, наделен способностью побеждать противников одним ударом, но такой дар ему в тягость. Чудотворец Хармса за всю жизнь не совершает ни одного чуда. В этом есть благородный отказ ломать игру. Не превращаться в шпильбрехера. Не лишать свободы сам мир, обрекая на несвободу тех, кто в нем живет. Юродивые (настоящие юродивые, а не кликуши и городские сумасшедшие) — величайшие игроки, чувствующие за собой такую силу, что сковывают себя по рукам и ногам, лишь бы не победить слишком быстро и слишком легко.
Мы знаем, что эта реальность благоволит самоуверенным дельцам. Но куда интереснее, возможно ли тут отыграть роль честного человека? Любящего человека? Достойного человека?
О, я бы поглядела на этот балаган.
