Сыпь
— Ну, рассказывайте! – сказала терапевт, не отрываясь от заполнения бумаг. Она ни разу не посмотрела на Рыжего, с тех пор как он вошел в кабинет. Молоденькая медсестра, которая видимо, не утратила здорового любопытства, и не приобрела достаточно цинизма, смотрела на него испуганно.
— В общем, несколько дней назад… — начал было Рыжий свою историю, но терапевт его перебила:
— Когда точно? Это очень важно для правильной постановки диагноза!
Рыжий смутился и ссутулился ещё больше:
— Пятница… Это началось в пятницу… Кажется…
— Ну… что дальше? – сердито спросила терапевт, продолжая заполнять бумаги, — у нас между прочим 20 минут выделено на каждого пациента!
Позади неё висел постер с главврачом поликлиники, который был прифотошоплен к Президенту. «Выполним и перевыполним майские указы!» — гласила надпись внизу. По надписи ползала большая серая муха.
— В пятницу утром… да, утром… у меня щеки стали жирными и лосниться… Знаете, будто их маслом намазали. Я умылся, но не помогло! Я тёр-тёр, тёр-тёр… И всё бесполезно!
— Угу, что дальше?
— Вечером… от них пошел неприятный запах… Знаете, будто рыбой воняет…
— Да, запах и сейчас чувствуется – согласилась терапевт.
— В общем, меня жена даже выгнала спать на балкон…
— Вы женаты? Дети есть?
— Женат. Детей нет…
— А чего так? Давно уже пора. Вам 30 почти…
— Ну… нет пока возможности… живём с её родителями…
— Эх, молодежь… я вот тоже жила со свекровью! И ничего! Двоих родила, воспитала… И не было тогда памперсов, смесей! И декрет был год всего! И ничего, жили! Рожали!
Терапевт замолчала, тяжело дыша. Лицо её стало красным, глаза гневно блестели под очками. Рыжему стало немного стыдно за себя. Но успокоившись, или заметив в глазах Рыжего некоторый намек на раскаяние, она продолжила:
— Так, ладно, что там дальше у Вас?
— А потом наутро…
— Утро субботы?
— Да… утро субботы… вскочил первый прыщ на щеке. Потом, ближе к обеду ещё один… А к вечеру у меня все щёки уже были в них…
— Температура, рвота, диарея?
— Не… ничего такого… Просто вот эти прыщи… И чешутся…
— Сыпь! Правильно говорить сыпь!
Рыжий согнал с щеки муху, которая заинтересовалась его сыпью. По крайней мере, гораздо больше, чем терапевт. Когда Рыжий случайно задел один из прыщей, тот отвалился, упал на стол. Медсестра испуганно ойкнула.
Прыщ, больше похожий на янтарно-красный прозрачный шарик, покатился по столу, подпрыгнул, и оказался прямо в тетрадке, перед терапевтом. Та пошевелила своим длинным носом, словно мышь, взяла шарик пинцетом, снова понюхала, посмотрела сквозь него на свет. Потом неожиданно положила его в рот. Медсестра оцепенела.
Терапевт издала чмокающее-дегустирующие звуки и впервые посмотрела на Рыжего, слегка сдвинув свои очки.
— Молодой человек! Вы что решили нас разыграть? Думаете, это смешно?!
— Нннет… не дддумаю…
— Вон из моего кабинета!
— Но что… что случилось? Не понимаю…
— Зачем вы себе на щеки нацепляли икру?!
— Кккакую икру?
— Красную икру!
— Но… я… не понимаю…
— Зато я всё поняла! Убирайтесь отсюда! Вы что, больничный решили сделать липовый?! Так, лучше надо было подготовиться! В крайнем случае принести мне икру! Но не на щеках!
Медсестра испуганно косилась на дверь, словно ожидая, что сейчас в их кабинет ворвется съемочная группа с криками: «Это розыгрыш!». Но ничего такого не произошло. Рыжий, вскочил, и в ужасе побежал прочь. Серая муха, утробно гудя, последовала за ним.
— Катенька, пока не зови следующего… И накапай мне… Нет, не валерианы!
***
Рыжий бежал по спальному району, ныряя то в одну арку, то другую. Проведя всю жизнь в этом панельно-пятиэтажном мире, он легко ориентировался в этом лабиринте. Сейчас было буднее утро, почти все его жители, кроме мамаш с колясками, алкашей, дворников и ворон, были уже на работе. Потому никто не видел его стыда, никто не обращал внимание на его отвратительную красно-оранжевую сыпь. Лишь серая муха, что преследовала его неотступно.
Рыжий был вовсе не рыжий. Просто у него была такая фамилия, а так он был обычным беспородным шатеном. Фамилия эта никому не нравилась. Жена наотрез отказалась её брать.
— Я что, самая рыжая? – говорила она ему. Она тоже была шатенка, но красилась то в радикальную брюнетку, то платиновую блондинку. Рыжий заметил, что это как-то связано с переменами в её настроении. Когда она была блондинкой, в ней доминировала энергия Ян, она была добра, весела, бывало, даже шутила. Когда она становилась брюнеткой, в ней начинала доминировать темная энергия Инь, она становилась плаксивой, стервозной и какой-то невероятно упрямой. Сейчас, уже два месяца, она была во власти тёмной стороны. Что ещё хуже, сейчас у неё не ладилось с постоянной работой, и она сидела дома, время от времени фриланся. Или фрилансируя. Тут все зависело от текущего цвета волос.
Когда Рыжий поднялся в квартиру на 4-м этаже, где он жил с ней и её семьей, все были в сборе, на кухне. Глава семейства, Степан Игнатич чинно разливал всем чай из огромного заварного чайника. Валентина Ивановна нюхала его и морщилась.
— Что это за обойный клей? – спрашивала она низким грудным голосом.
— Это пуэр! – объясняла ей Ника, младшая сестра жены Рыжего, тщедушная очкастая студентка.
Жена Рыжего, Вера, сидела и задумчиво смотрела в окно на заросший деревьями двор.
— Это запах самой нашей земли! Полезный фермент, так сказать! – меж тем говорил Степан Игнатич, — и для половой сферы это самое… хорошо.
— А тебе лишь бы это самое! Не буду я твои ферменты пить!
Когда Рыжий вошел на кухню, все удивленно обернулись, будто он их застал за чем-то постыдным и незаконным.
— Тебя не госпитализировали? – спросила Вера тревожно-нахмуренно.
— Ура! – прокричала Ника, просияв.
— Так как же так? – заколыхалась Валентина Ивановна, — его же нужно изолировать! Это ж инфекция! Я сама всю ночь кашляла!
— Да ты кашляешь уже лет 20! – возразил ей Степан Игнатич, — надо тебе климат помягче, вот и не будешь кашлять!
— Помолчи, старый! Мы уже извели все сбережения на участок под Геленджиком! И что? Там ни воды, ни газа, ни света!
— Зато природа! И море!
Казалось, вся семья забыла о его существовании, кроме Ники, которая смотрела на него влюбленно-сочувственно. Рыжий присел на краешек стола, отхлебнул тёщиного пуэра. Было и правда гадко, Степан Игнатич его явно перезаварил.
— Так что врач сказал? – спросила наконец Вера.
— Что… что это… икра…
— Какая икра?
— Красная…
Вера надула губы в своей манере:
— Что за бред!
— Надо пожаловаться на неё главному! – прибавила Валентина Ивановна, — они, что там пьяные на работу ходят!
— Может обкуренные… – предположила Ника, — уйди, гадость!
Она взмахнула своей тонкой, почти прозрачной рукой, отгоняя от лица Рыжего муху. От её легкого касания, несколько шариков на щеке отвалились и покатились кто по столу, а кто и по полу. Упавшие на пол в мгновение сожрала рыжая кошка Клара.
— Кларочка! Фу! Нельзя! – запричитала Валентина Ивановна.
Но Клара никогда не отзывалась на своё имя и вообще в большинстве случаев игнорировала хозяев, живя в квартире, словно в диких джунглях. Когда тёща попыталась её схватить, она извернулась, оставив в её руках клок свалявшейся шерсти и скрылась под газовой печкой.
Между тем, Степан Игнатич с интересом смотрел на тот шарик, что упал на стол. Он в свое время служил во флоте, на Камчатке. Потому в семье считался экспертом по морепродуктам и по завязыванию узлов морским способом. Он осторожно подцепил шарик на чайную ложечку и лизнул. Потом отправил ложечку в рот. Все оцепенели.
— Икра! – крикнул он, — кетовая!
— Что за бред! – повторила Вера.
— Вкусная! – сказала Ника, съев несколько икринок прямо с щеки Рыжего, — только несоленая!
***
Рыжему никогда не приходилось быть в центре такого внимания. Обычно его мало замечали, даже Вера увидела его впервые, столкнувшись с ним, буквально лбом. В семье жены он считался младшим ребенком, даже младше, чем студентка Ника.
Но сейчас, он сидел в зале, так называли самую большую комнату в квартире со шведской стенкой и телевизором, и был окружен со всех сторон галдящим семейством.
— Это ж… феномен… научный феномен! Нужно тебя этим показать… с Рен-тв! – кричал Степан Игнатич.
— Ты чего, старый! Надо её продавать! Не черная, конечно, но тоже ничего! Заработаем тогда на ещё одну квартиру, сдавать будем! – возражала Валентина Ивановна.
— Лёш, повернись вот так! Мы из тебя сейчас сделаем звезду Инстаграм! — сияла Ника, пытаясь поймать его лицо в объектив телефонной камеры.
Об его ноги в тапочках Степана Игнатича терлась неожиданно подобревшая Клара и пронзительно мяукала.
Только Вера сидела, упрямо качала выкрашенной в черный челкой и упрямо твердила:
— Это бред! Бред… Бред…
— Так! – скомандовал Степан Игнатич, — надо собрать урожай, так сказать! Валя, неси какую-нибудь тару!
— Тебе чего? Баночку? Тарелочку?
— Лучше баночку!
— Так нет баночек! Верка все повыкидывала пустые! Я ж говорила ей, что пригодятся!
— Ну, неси тарелочку! Чего тогда спрашивала!
— Несу, уже несу!
— Так, Лёша, а теперь совместное селфи!
— Ника, а ну брысь, всю икру осыплешь!
Воцарилась тишина. Все замерли, наблюдая как Степан Игнатьич, осторожно, ложечкой, собирал с щёк Рыжего икринки.
— Смотрите! Целая тарелка с горкой! Это ж огого! Теперь в рассолчик её и эх! Вкусно, питательно, и для этого самого полезно!
— Тебе лишь бы это самое, старый!
— Сама ты старая, я младше тебя на два года!
— Вот, потому, гормоны ещё играют!
— Да ты меня до себя уже 5 лет не пускаешь!
— И правильно! Нечего там ковыряться своим крючком!
— Вон и Алексей смотрю Верку уже не каждый день! А время-то капает! Внучки сами не сделаются!
— Фу, папа! – крикнула Ника, — что за гадости!
— Какие внучки, старый! У нас и так не протолкнуться в жилплощади!
— Так в Геленджик поехали, а квартиру детям!
— Ты совсем из ума выжил, старый!
— Сама ты! Ты… ты… старая кошелка!
— Да я тебя!
От удара Валентины Ивановны, Степан Игнатич отлетел в сторону, тарелка упала на пол. На рассыпавшиеся икринки набросилась, яростно рыча, Клара.
— Клара! Фу! Нельзя!
Но эту кошку уже нельзя было остановить.
Вера вскочила:
— Хватит! Хватит бредить! Вы все… все бредите!
Она выскочила из залы, громко хлопнув дверью.
— Вся в тебя… стервоза… — сказал Степан Игнатич, не вставая с пола.
— Да в меня! С характером! – гордо выпятила огромную грудь Валентина Ивановна.
— Разведись ты с ней… Она тебя не ценит… — тихо сказала Рыжему Ника, — и женись на мне… через год… Когда мне 18 исполнится… Ой… смотри у тебя опять икринка вылезла!
Рыжий сидел молча, его жирные лоснящиеся щеки зудели. Он хотел впиться в них ногтями, разодрать до крови, с разбегу прыгнуть в окно. Или повеситься, завязав петлю искусным морским узлом по методу Степана Игнатича.
— Ой, ещё одна!
Ника съела обе новые икринки прямо с щеки.
— Вкусно! Давай ещё!
